На эту девчушку все облизывались уже давно, но пока «дело» было на мази, местный техперсонал особо не трогали, перебиваясь якутками и местными шлюхами и лишь иногда затаскивая в барак одиноких медсестер или учительниц. Но теперь «дело» закончилось и можно было оторваться на полную катушку. Так что механик сейчас отлеживался дома, в гипсе, а его дочку вовсю знакомили с особенностями сексуальных пристрастий настоящих мужчин, героев новой кавказской войны. В результате, когда в комнату ворвались два черных демона и, приложив гордых кавказских мужчин о косяк, окно и стену, распластали их носом в собственные трусы, в порыве страсти сброшенные прямо на пол, единственной их «одеждой» остались лишь собственные курчавые волосы, ровным слоем покрывавшие мускулистые тела. А окно, между прочий, было выбито башкой одного из них. Так что не прошло и десяти минут, как всех троих стала бить крупная дрожь, время от времени прерываемая дикими воплями, поскольку нападавшие неукоснительно следили за выполнением собственного требования «не шевелиться» и безжалостно наказывали за малейшее нарушение.
Спустя пятнадцать минут в барак приволокли Салмана и Бакру. А кроме них еще человек восемь из местных, в том числе управляющего и охранников, которые были связаны с выходцами с Кавказа наиболее тесно, Салмана, Бакру и буквально висящего на руках молчаливых темных фигур Хункера заволокли в самую большую комнату и плотно прикрыли двери. И в бараке установилась почти абсолютная тишина. Никто больше не пытался ни шевелиться, ни угрожать, ни просить этих загадочных налетчиков. А двое самых отчаянных, попытавшихся воспользоваться тем, что в их комнате находился только один охранник, сейчас лежали на полу, со сломанными ВО ВСЕХ суставах руками и ногами. И их дикие вопли, намертво впечатавшиеся в уши остальных, заставляли всех до боли прикусывать губы или впиваться ногтями в собственные ляжки, лишь бы только не пошевелиться и не привлечь к себе внимание этих черных сынов Иблиса, неподвижно застывших на пороге.
Часа через два, когда весь поселок уже окончательно проснулся и активно обсуждал, что же такое происходит в бараке кавказцев, из леса выскочил вездеход и, лихо развернувшись, затормозил на площади напротив здания конторы. Там как раз разгружались вахтовки, привезшие с рудника ночную смену. Из вездехода вылезли человек десять дюжих молодых мужчин в меховых куртках, на фоне здешних шуб смотревшихся не очень-то серьезно. Они вытащили из кузова носилки с лежавшим на них заледенелым до стеклянного состояния трупом молодой женщины с наполовину снесенной головой. Бабы, сбежавшиеся на площадь вроде бы как встретить возвратившихся со смены мужей, а больше из любопытства, заахали и запричитали.
— Ой, да кто ж это ее так…
В толпе вернувшихся со смены мужчин кто-то глухо произнес:
— Известно кто…
На него тут же зашикали. Сегодня впервые на руднике не было никого из кавказцев, а их барак стоял распахнутый настежь, сиротливо взирая на разгорающийся день выбитыми окнами, но это еще ничего не значило. За несколько лет их всевластия народ на руднике привык молча отводить глаза, а скрежетать зубами только ночью, отвернувшись носом к самой глухой стенке.
Мужчины осторожно поставили носилки на землю, затем извлекли из вездехода кайла и лопаты и, примерившись, начали рыть могилу прямо на площади. Народ замер. Это было что-то неслыханное. Несколько минут местные заворожено наблюдали за ходкой работой мужчин, потом кто-то из самых шустрых спросил:
— Вы чего, прямо тут хоронить будете?
Один из работавших выпрямился и, окинув взглядом замершую толпу, медленно кивнул:
— Да.
— А кто это?
Парень укоризненно покачал головой. Как будто ответ на этот вопрос все окружающие должны были знать.
— Она должна была стать вашей новой управляющей.
Кто-то из женщин ахнул:
— Молоденькая такая…
Парень кивнул:
— Да. Ей было всего двадцать семь. Мы учились с ней на одном курсе, а сейчас приехали ее похоронить.
Кто-то из задних рядов несмело хохотнул:
— Много же вас училось на этом курсе.
Все поняли намек. Когда окончательно рассвело, на вертолетной площадке обнаружились длинные вереницы ярких альпинистских палаток с алюминиевыми скелетами, в которых могло разместиться, наверное, не менее полутора тысяч человек. Как и когда все они добрались до этого глухого таежного поселка, оставалось абсолютной загадкой. Ибо в тех трех вертолетах, которые кружили над поселком незадолго до рассвета, могло поместиться максимум человек семьдесят, ну, если забить под завязку, как сельдей в бочке, — сто. Да и то в зависимости от марки машины.
Парень серьезно кивнул:
— Пятьдесят тысяч. Но здесь собрались не все, а только те, кто смог приехать. — И он снова взмахнул кайлом. Местные некоторое время наблюдали за их работой, потом из задних рядов протиснулся какой-то хмурый мужик и, легонько толкнув одного из приезжих в плечо, произнес:
— Давай пособлю…
К обеду могила была готова. К этому моменту пурга как по заказу утихла, и приезжие, выставив на площадь раскладные столы и стулья, начали раскладывать на ней разнообразную снедь. Местные, до того несмело топтавшиеся по окраинам площади, опасливо поглядывая на безмолвный барак кавказцев, тут совсем уже расхрабрились и тоже понесли на площадь кто горячую картошку, кто печеную рыбу, а кто вяленый медвежий окорок.
Похороны начались около четырех часов. Перед самым началом рядом с безмолвным третьим бараком остановилась машина и из барака выскочило несколько фигур, затянутых в черные комбинезоны, в вязаных шапочках-масках, закрывавших лицо. Народ испуганно ахнул и подался назад, но те молча подошли к машине, быстро навьючили на себя по несколько извлеченных из кузова канистр и вновь скрылись в бараке. Через десять минут, когда тело погибшей, затянутое в пластиковый мешок с молнией, было уже опущено в могилу и местные мужики и приезжие принялись сноровисто засыпать яму, из барака высыпало уже два десятка фигур, которые тут же похватали оставшиеся в кузове канистры и быстро облили стены барака. Затем один из них вытащил из кармана дешевую одноразовую зажигалку и, сдвинув регулятор на максимум, чиркнул колесиком…
Барак занялся сразу со всех сторон. Несколько мгновений люди, ошеломленные картиной столь спокойного уничтожения материальных ценностей, зачарованно смотрели на разгорающийся огонь, и вдруг изнутри барака послышался тоскливый вой, тут же перешедший в многоголосицу. В бараке были живые люди! Народ, когда до него это дошло, качнулся к бараку, но вокруг него редкой, однако страшной в своем безжалостном безмолвии цепью стояли черные фигуры в масках. Кто-то из местных запричитал, а мужик, первым вызвавшийся помочь приезжим, тронул за плечо одного из новых знакомых и спросил:
— Они чего, их живьем жгут?
В этот момент из раскрытых дверей барака наружу выскочила скрюченная, надсадно кашляющая фигура. Ей навстречу тут же шагнул один из черных — захват, удар, рывок, и прорвавшийся наружу вереща полетел обратно в огонь. Это зрелище для собравшихся на площади людей оказалось уже слишком жестоким. Бабы заголосили, а мужики принялись теребить прибывших: