— Конечно, наиболее неудобно самого себя называть прохвостом.
— Мы не на Таймыре, мы на площади Пушкина, поэтому с нами такие номера не должны проходить. Я вот задаю себе вопрос, — Юрий Михайлович посмотрел на присутствующих, — а люди, которые придут после, что о нас скажут? Что они о нас подумают? Ведь если я хочу создать условия для будущих поколений, я должен об этом думать сегодня. И поэтому я говорю: никакого разбазаривания собственности мы допустить не должны. Нам выгоднее долгосрочная аренда. В противном случае все разбазарим, и потомки наши схватятся за голову и возопиют: что же он натворил, этот Лужков, Господи?!
Потом шел разговор о стоимости квадратного метра для арендаторов, подсчитывались прибыль, потери от процентов по кредитам. Сегодняшнее положение дел со сдачей помещений в аренду примерно такое же, каким было лет 15 назад, — спрос упал, площадей полно на любой вкус. А была за каждый метр буквально война, особенно между федеральными и городскими ведомствами.
Когда я пришел просить в Москомимущество положенные мне по постановлению правительства 800 метров, первый заместитель председателя, совершенно замечательный мужик В. Авеков спросил:
— Зачем тебе столько?
Я его понимал. В Москве, при всей ее, казалось бы, необъятности и ресурсах площадей, за каждый метр, особенно в центре города, шла ожесточенная борьба. Нередко на одно и то же помещение, на одну и ту же площадь выдавалось по два ордера, принималось несколько постановлений правительства, подписывалось несколько писем самим мэром, его первыми замами и просто теми, кому казалось, что они имеют на это право. В результате завязывались ожесточенные схватки, вплоть до рукопашных, и чаще всего побеждал сильнейший: не по преимуществу права, а физически — у кого было больше наличных денег, крепче нервы и мощнее охрана.
Слышал, как Ю. Лужков говорил людям в кабинете:
— Нашей собственностью уже распоряжаются все кому не лень: Бурбулис, Полторанин, Шахрай. Кончать надо с этим…
Самое беззастенчивое, беспрецедентное и беспардонное взяточничество царило в самом низу — в муниципальных округах, где сидящий на нежилых помещениях чиновник мог делать все, что ему взбредет в голову. Подчинявшийся по инстанции административному округу и Москомимуществу, он плевать хотел на все распоряжения сверху и мог замотать любое из них. Что и подтвердил первый зам в конце разговора. А пока я объяснил ему, зачем мне площади.
— А кто сказал, что газета всегда будет выходить на четырех полосах и один раз в неделю? Завтра мэр скажет: давай-ка три раза в неделю, да на восьми полосах — и что я стану делать? Опять побегу к вам с протянутой рукой?
Второе: в том же постановлении записано, что управление внешних сношений обязано закупить для редакции издательский комплекс. Не век же нам сидеть на шее у города, надо и гроши, в конце концов, зарабатывать.
Довольно долгий и дружелюбный разговор, в котором, кстати, выяснилось, что мы давно знакомы, закончился принятием общего решения: Москомимущество будет мне помогать.
— Раз уж ты сюда добрался, — подчеркнул начальник и добавил: — К нам ведь идут только такие нищие, как вы. Все прочие идут туда, — он показал пальцем в пол, имея в виду нижние этажи собственной епархии. — И там все решают…
Через некоторое время на хвосте почтового голубя прилетела весть — освобождается 13-й этаж дома, в котором я занимал скромный кабинетик. Позвонил, поехал, посидели — решили, что надо попытаться. Но противником выступала такая силища, как Госкомимущество во главе с Чубайсом — отцом неприемлемой для руководства Москвы модели приватизации. Кажется, его заместитель решил усесться в престижном кабинете.
В один из дней претенденты пришли захватывать этаж силой — вскрыли, несмотря на сигнализацию, обошли, обнюхали комнаты, ощупали мебель. Вселиться не успели — прибежала снизу охрана, запыхавшийся комендант, вернее, комендантша. И выставив всех, быстро накинули навесной замок с металлическим хомутом. Между тем у меня на руках уже было распоряжение о выделении 530 метров — фактически половины этажа — редакции, однако комендантша уперлась: давай, дескать, договор на аренду, тогда все будет по закону.
Заключать же подобный договор — это целая катавасия, только у дверей конторы БТИ проторчишь месяц, в течение которого могут произойти всякие события, упустишь все.
В конце концов Ю. Лужков дал «добро», и мы вселились явочным порядком.
— Теперь, — заметил мне служивый из нежилых помещений, — они будут охранять вас, — и ткнул пальцем в охранника той службы, которая охраняла еще вчера людей отца приватизации.
Но это он отдал дефицитные метры своей газете, а бывали весьма спорные «подарки». Ю. Лужков в Белом зале мэрии 4 октября 1994 года принял С. Асахару, которого привел к нему бывший начальник Москомзема В. Асцатуров — видно, ярый последователь учения знаменитого своей газовой атакой в токийском метро японца. Такой, что напряг самого мэра принимать Асахару с почестями в зале, где принимают послов иностранных государств, отпрысков президентов (например, сына президента Индии), знаменитостей отечественного пошиба.
Не стану рассуждать о нравственной стороне подобных приемов. Скажу лишь для непонятливых: особняк в центре Москвы недалеко от Петровки, 38, который отвалили Асахаре, не образовался из нравственных устоев Асцатурова, а носит, думаю, вполне выраженный материальный характер. Для японца — в кирпичном старинном особняке, а для бывшего главного земельного начальника? То-то…
А вот что получил от мэра бывший разведчик, а ныне осужденный предатель родины В. Резун, которого привел к Ю. Лужкову сам председатель гордумы В. Платонов, не известно. Но не поздороваться же за руку с Юрием Михайловичем он приходил…
Вообще-то развести мэра старались многие, у многих получалось, но не всегда. Скорее всего получалось тогда, когда он сам готов был повестись на какие-то коммерческие предложения — по примеру монорельса. А если не хотел — его не сдвинуть. Он приехал на строительство гаражей, ему долго рассказывали, чья тут земля, что можно с ней сделать, пока он не остановил докладчика:
— Да бог с ней, с землей. Я говорю, что земля городская и давать ее в залог городской структуре нельзя — получается, город сам себе дает в залог свою же собственность. Это просто немыслимая вещь. Вы вообще-то думаете? Так мне с пеной у рта, с восторгом докладывает мой заместитель Орджоникидзе: нашел, говорит, инвестора для гостиницы «Москва», который готов 250 миллионов долларов найти кредита. Потом, когда вся работа будет выполнена, гостиница должна вернуть 250 миллионов с процентами, а площади делятся в соотношении 65 процентов на 35, соответственно инвестору и городу. И Орджоникидзе говорит, это великолепный результат. А я спрашиваю: какой же это результат? Давай я тебе возьму кредит, ты построишь эту гостиницу, а потом она будет на 100 процентов моя. Вот так и обувают. И вы нас тоже хотите обуть с землей?
Вся ведь подноготная нового строительства на прежних местах — смена собственника. Той же гостиницей «Москва» владел трудовой коллектив, у всех сотрудников были какие-то акции, мизерная, но доля собственности. Те люди или тот человек, который на эту собственность положил, что называется, глаз, мог попросту выкупить акции у людей, ими владеющих. Но это долго, хлопотно, ненадежно — упрется бабушка-кастелянша, скажет: внуку хочу оставить. И что с ней делать, убивать? Тогда кастелянш не останется.