И испанского каудильо можно было понять— ввязываясь в войну до успешного вторжения немцев на Остров, Франко мог потерять намного больше, чем оставаясь в стороне… Он даже сказал фюреру, что и разгром на Острове — это не конец, что англичане будут вести войну из Канады и колоний и им поможет Америка…
Лишь решительный успех Германии и нечто совсем новое в ситуации могло склонить Франко на сторону держав «оси».
Вскоре поезд Гитлера отошел, чтобы успеть за ночь добраться до надежного туннеля в Монтуаре, где на 24-е было назначено рандеву с Петэном.
Маршала, одетого в военную форму, встретил Кейтель. Под хмурые взгляды Петэна они обошли строй почетного караула и через вокзал молча направились к салон-вагону фюрера. Гитлер, увидев их, вышел на перрон, протянул руку для рукопожатия и пригласил Петэна в вагон.
В щегольской униформе, престарелый маршал сидел перед фюрером очень прямо, был сдержан и на слова скуп, перевод личного переводчика фюрера, Пауля Шмидта, слушал с некоторой даже ленцой…
Рядом с маршалом сидел маленький смуглый Лаваль в своем неизменном белом галстуке, искательно поглядывая во время перевода то на фюрера, то на Риббентропа…
Тем было три: военные долги, военные издержки и колониальная проблема…
— Англия рано или поздно признает свое поражение, — предупредил фюрер, — и тогда надо будет расплачиваться за войну. Платить будет или она, или Франция… Я хотел бы, чтобы Франция занимала подобающее ей место в Европе и сохранила себя, как колониальная держава…
Петэн спокойно слушал, не реагируя, и Гитлер невольно форсировал голос — маршал был глуховат, и Шмидту приходилось переводить очень громко, что «завело» и Гитлера…
— Но для этого, — почти кричали и фюрер, и Шмидт, — необходимо, чтобы Франция защищала свои колонии от Англии, а еще лучше — объявила Англии войну…
— Франция к ней не готова, — встрепенулся Лаваль.
— Можно подумать о сотрудничестве, — неохотно отозвался Петэн, — но его формы надо искать… Объявление войны возможно лишь в случае прямых враждебных акций Англии против наших колоний или нашей военной промышленности…
— Однако французы — миролюбивый народ, — вставил Лаваль, — они неохотно сражались, зато охотно сдавались в плен…
Петзн взглянул на фюрера, сказал:
— Мы хотели бы узнать условия мирного договора, чтобы Франция могла судить о своей судьбе, а два миллиона французских военнопленных могли как можно быстрее вернуться домой…
Но тут уже отмолчался фюрер…
ВОЗВРАЩАЯСЬ из Монтуара в Берлин, Гитлер был мрачен и задумчив…
— Франко откажет, — зло говорил он за столом в салон-вагоне. — И французы — тоже… Они оглядываются на англосаксов… А те — на русских…
Фюрер посмотрел на Кейтеля и Йодля и процедил:
— Нет!.. В следующем году я начну все же борьбу против России… Еще через год она будет готова выступить сама, значит, надо «сделать» ее с мая по сентябрь… К 42-му году я должен быть опять готов к борьбе с Англией…
Генералы молчали, не смотря друг на друга, а адъютант Николаус фон Белов грустно думал: «Похоже, он действительно начнет… В последнее время у него это становится иде-фикс»…
В поезде фюрер получил письмо от дуче, извещавшего о вторжении в Грецию. Час от часу было не легче, и пришлось повернуть из Аахена на Мюнхен и дальше — на Флоренцию…
— Это сущее безумие, — повторял он разозленно, — может быть, еще не поздно его остановить!
Но было уже поздно. В 11 утра 28 октября на перроне празднично украшенного вокзала во Флоренции дуче встретил его радостным возгласом:
— Фюрер, мы выступаем! Победоносные итальянские войска сегодня на рассвете пересекли албано-греческую границу…
Предвидя ожидаемый финал, фюрер только горько вздохнул…
Чем все это закончилось, читатель уже знает… Но вряд ли выходка — иначе ее не назовешь — дуче была так уж вызвана лишь одним желанием уколоть Гитлера за то, что он давно не советовался с итальянцами, принимая важные решения самостоятельно. Муссолини опасался сближения Германии с Францией, и теперь, входя в Грецию, он в случае успеха укреплял свой кредит у немцев, а в случае неуспеха…
Что ж, в случае неуспеха он прочнее связывал немцев с собой узами общей военной судьбы… Ведь другого серьезного союзника у фюрера в Европе не было.
Но услугу фюреру дуче оказал «медвежью», и ее последствия могли быть самыми серьезными…
Гитлер умел проигрывать, и после встреч в Монтуаре, Хендайе и Флоренции он стиснул зубы, обнаруживая удивительное самообладание… Надежды обманули, расчеты не оправдались, будущее было неясным…
Он ввязался в большой бой — как часто поступал Наполеон… И теперь уже было видно, что из этого получалось нечто значительное, но пока очень неопределенное…
Испанцы и французы выжидали исхода борьбы с англосаксами, итальянцы создавали дополнительные сложности, затевая авантюры… Серия из двух запланированных и одной вынужденно экспромтной встречи успеха не принесла…
Однако оставалась еще одна и, пожалуй, главная встреча — в ноябре с Молотовым…
ЕЩЕ ДО МАЙСКОГО наступления во Франции Гитлер, как мы помним, уже намеревался пригласить весной 40-го года в Берлин одного из двух русских лидеров. Однако тогда Шуленбург счел обстановку для приглашения неподходящей, и все временно было отложено…
Однако 13 октября Риббентроп подписал письмо Сталину, которое Шуленбург должен был вручить адресату лично…
Огромное, подробное письмо начиналось так:
«Дорогой господин Сталин!
Более года назад по Вашему и фюрера решению были пересмотрены и поставлены на абсолютно новую основу отношения между Германией и Советской Россией. Я полагаю, что это решение найти общий язык принесло выгоду обеим сторонам — начиная с признания того, что наши жизненные пространства могут соседствовать без претензий друг к другу, и кончая практическим разграничением сфер интересов, что привело к германо-советскому пакту о дружбе и границе.
Я убежден, что последовательное продолжение политики добрососедских отношений и дальнейшее укрепление политического и экономического сотрудничества будут способствовать в будущем все большим и большим выгодам двух великих народов. Германия, по крайней мере, готова и полна решимости работать в этом направлении».
Это было умное и многообещающее вступление, но продолжение было еще интереснее:
«Мне кажется, что, учитывая эти цели, прямой контакт между ответственными деятелями обеих стран крайне важен. Я уверен, что личный контакт не по дипломатическим каналам для авторитарных режимов, таких как наши, время от времени необходим».
И тут все было подмечено верно — лучшей возможности понять друг друга, чем взглянуть в глаза друг другу, нет. Безусловно, одного — даже самого искреннего, казалось бы, взгляда для доверия недостаточно. Необходимы поступки… Но поступки следуют за словами. И лучше всего их произносить, сидя лицом к лицу…