Далее Риббентроп очень неплохо описал уже происшедшие события: после Польской кампании Англия хотела блокировать поставки железной руды из Норвегии, и немцам ее пришлось упредить.
Затем Англия и Франция хотела получить плацдарм в Голландии и ударить через Бельгию по Руру, но немцы упредили их и тут.
«Сегодня, — писал далее Риббентроп, — даже во Франции, «континентальной шпаге Англии», большинству французов стало очевидно, что их страна в конечном счете должна истечь кровью (как жертва традиционной «человечной» британской политики)…»
Затем целью британской политики, по утверждению Риббентропа, стали Балканы, о чем — опять-таки по утверждению Риббентропа — немцам стало известно и из трофейных документов, взятых во Франции. Риббентроп напоминал об англо-французских планах бомбардировок Баку и Батуми и заявлял, что если бы не быстрые летние успехи вермахта во Франции, то эти объекты «уже в этом году стали бы объектами британского нападения»…
Касаясь войск в Финляндии, Риббентроп объяснял все «техническими» соглашениями с финнами и шведами, связанными с проблемами сырьевых поставок, а затем переходил к Румынии и Венгрии. Напряженность между ними — это результат провокаций «британских агентов, завзятых агитаторов на Балканах»…
«Наши гарантии Румынии, — убеждал он, — определяются исключительно необходимостью защиты этого балканского района, особенно важного для нас с точки зрения снабжения Германии нефтью и хлебом, от какого-либо нарушения стабильности, вызванного войной, саботажем и тому подобным внутри этой зоны, а также от попыток вторжения извне…»
Риббентроп написал и о режиме судоходства на Дунае, обещая дать предложения, «которые учтут Ваши пожелания в данном вопросе».
А потом Риббентроп, хотя кое в чем и ошибаясь, весьма точно коснулся еще одного момента: «Так как надежды англичан найти себе союзников в Европе поблекли, английское правительство усилило поддержку тех кругов заокеанских демократий, которые стремятся к вступлению в войну против Германии и Италии на стороне Англии. Их интересы, в противоречии с интересами народов, столь же жаждущих нового порядка в мире, как и конца окостеневших плутократических (то есть находящихся под властью богачей. — С. К.) демократий, — эти их интересы грозят превратить европейскую войну в мировой пожар…»
Только в одном ошибался Риббентроп — не Англия поддерживала заокеанских плутократов, а плутократы Америки делали Англию своей «европейской шпагой»… Так или иначе, необходимостью противодействия англосаксам и здесь Риббентроп оправдывал Тройственный пакт и предлагал «свои добрые услуги для урегулирования советско-японских отношений»…
Немцы фактически (позднее это было сделано и формально) предлагали нам присоединиться к этому пакту. Риббентроп писал об этом так: «Дружеские отношения между Германией и Советской Россией, так же как и дружеские отношения между Советской Россией и Японией и дружеские отношения между державами Оси и Японией, являются логическими составными частями естественной политической коалиции, которая крайне выгодна всем заинтересованным державам».
Один из абзацев в конце письма Риббентроп особо подчеркнул и выделил:
«В заключение я хотел бы заявить в полном соответствии с мнением фюрера, что историческая задача четырех держав заключается в том, чтобы согласовать свои долгосрочные политические цели и, разграничив между собой цели интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов».
А затем рейхсминистр (собственно — сам фюрер) предлагал послать в Берлин Молотова «для дальнейшего выяснения вопросов, имеющих решающее значение для будущего наших народов и для обсуждения их в конкретной форме»…
После этого предполагался третий визит Риббентропа в Москву. Причем немцы считали разумным подключить к переговорам также представителей Японии и Италии…
У ПИСЬМА Сталину имелась, конечно же, предыстория… Риббентроп был вполне искренне убежден в разумности и даже неизбежности для Германии того или иного союза с Россией и уж — во всяком случае — бессмысленности войны с ней. В аусамте с ним соглашались многие, да и не только в аусамте…
Поэтому в конце августа, как раз после конфликта с Гитлером из-за своей неудавшейся отставки, Кейтель пришел к Риббентропу со своими сомнениями.
— Я боюсь войны с русскими прежде всего по чисто военным соображениям, — пояснил Кейтель. — У меня был с фюрером весьма нервный разговор по этому вопросу, но он был непреклонен… хотя, как я понял, окончательное решение он не принял…
Риббентроп подтверждающе кивнул головой, и Кейтель, этим подбодренный, предложил:
— Возможно, вы будете удачливее…
— Хорошо, господин фельдмаршал, я предприму у фюрера все возможное, дабы сохранить с нашей стороны хорошие отношения с Россией.
И Риббентроп предпринял… Разговор состоялся в новом, специально для Гитлера выстроенном корпусе Коричневого дома в Мюнхене…
Гитлер был возбужден, поскольку получил сведения о передвижениях войск на русской стороне…
— Это неспроста, Риббентроп! Мне сообщают и интересные вещи о намерениях русских на Балканах!
— Мой фюрер, ожидать нападения со стороны Сталина нельзя, — выделив последнее слово, возразил Риббентроп.
— Нет, я вообще начинаю думать, что Сталин заключал пакт, исходя из расчета длительной войны на Западе, для того чтобы потом продиктовать нам сначала экономические, а затем — и политические условия.
— Вам кто-то внушает ложные страхи…
— Страхи? А концентрация русских войск в Бессарабии? Мы ни при каких обстоятельствах не можем отказываться от румынской нефти, Риббентроп. Она для нас важна жизненно… А продвинься Россия здесь чуть дальше, и, ведя войну с Англией, мы будем полностью зависеть от доброй воли Сталина…
— Она у него имеется…
— Нет, мне надо нейтрализовать Россию надежно, то есть военной силой.
— Мой фюрер, Бисмарк предостерегал нас от превентивной войны, при которой Господь Бог не дает заглядывать в чужие карты…
— На Сталина влияют евреи…
— Не думаю… Однако нам надо прояснить наши отношения… И лучше всего это сделать в вашей личной встрече со Сталиным…
Гитлер внимательно всмотрелся в своего министра…
— Да, это было бы неплохо, — согласился он. — Мы ведь думали об этом весной… Но вряд ли Сталин сможет выехать из Москвы, а я — добраться до Москвы…
— Тогда, может быть, пригласим Молотова — в качестве ответа на мои визиты…
—Да, Риббентроп… Это мысль здравая… Нам надо определиться…
И Риббентроп сел писать проект письма…
А 17 октября Шуленбург вручил Молотову это письмо и стал ждать ответа…
Итак, Гитлер в Берлине дошел до высшей точки своих «русских» сомнений… Избавиться от них можно было, пожалуй, только одним путем — самому, лично посмотреть в глаза Сталину.