— А идейно убежденного человека можно и переубедить! — подхватил мысль Жданов.
— Да… Но что-то Вячеслав помалкивает… А? Молотов блеснул очками и тяжело сказал:
— Убеждал ягненок волка… Сталин развел руками и возразил:
— Хотя по нашим данным партийная кличка у Гитлера действительно «Волк», ты-то у нас не ягненок… Вот и попробуешь его уговорить…
И 21 ОКТЯБРЯ Шуленбург шифровкой с пометкой «Очень срочно!» сообщил в Берлин, что сегодня вечером Молотов вручил ему ответ Сталина…
Сталин писал:
«Дорогой господин Риббентроп!
Я получил Ваше письмо. Искренне Вас благодарю за Ваше доверие, а также за содержащийся в Вашем письме ценный анализ недавних событий.
Я согласен с Вами в том, что, безусловно, дальнейшее улучшение отношений между нашими странами возможно лишь на прочной основе разграничения долгосрочных взаимных интересов.
Господин Молотов согласен с тем, что он обязан отплатить Вам ответным визитом в Берлин. Поэтому он принимает Ваше приглашение».
Ответ Сталина Молотов вручил Шуленбургу в запечатанном конверте вместе с копией. Но суть он сказал сразу, и Шуленбург, услышав, что Молотов едет, внутреннее расслабился и почти автоматически спросил:
— Когда же?
— В письме об этом сказано, — невозмутимо ответил Молотов, — но мне было бы удобно время с 10 по 12 ноября… А потом мы вновь приглашаем в Москву господина Риббентропа…
— О, это было бы великолепно! — заявил Шуленбург вполне искреннее.
Относительно перспектив Тройственного пакта Сталин писал так:
« Что касается обсуждения ряда проблем совместно с Японией и Италией, то, в принципе не возражая против этой идеи, я считаю, что этот вопрос должен будет подвергнуться предварительному рассмотрению».
Так решился визит Молотова, и к нему начали готовиться. Сталин теперь часто курил, не отходя от карты на стене… Смотрел, что-то прикидывал, концом трубки прослеживал на карте какие-то пути, отмечал районы…
Начало визита было намечено на 10 ноября. Определили и количество членов делегации — 60 человек, и состав. От НКИДа ехали люди из секретариата наркома, ряд дипломатов и 42-летний заместитель наркома Владимир Деканозов. Он должен был сменить в Берлине полпреда Шкварцева… Ехали эксперты из наркомата обороны, ехала группа охраны…
Кроме Деканозова, в делегацию входили нарком черной металлургии Иван Тевосян, замнаркома внешней торговли Крутиков и еще кое-кто…
Готовились и уточнялись инструкции, составлялись проекты документов…
В конце октября Сталин вновь завел разговор с Молотовым:
— Вячеслав, мы уже говорили о том, что представляет из себя Гитлер идейно.
— Говорили…
— Так вот, у меня есть еще одна бумага на этот счет…
— Секретная?
— Нет, самая что ни на есть публичная — «Хрестоматия немецкой молодежи»…
— И что же там?
— А вот что, — Сталин взял в руки несколько сколотых скрепкой листков перевода и зачитал: — Социализм означает: думать не о себе, а о целом, о нации, о государстве… Ну, Вячеслав, как?
— А что — неплохо!
— Вот еще… Социализм означает: каждому свое, а не каждому одно и то же…
— Ну, можно сказать и так…
— А вот еще… Это возьми и почитай сам…
Сталин протянул Молотову пару машинописных листиков… Молотов взял и начал читать:
«Простой деревенский мальчик зачастую может быть талантливее, чем дети зажиточных родителей, хотя в смысле знаний этот деревенский мальчик будет им сильно уступать. Если дети более зажиточных родителей больше знают, то это вовсе не говорит в пользу их большей талантливости. Действительно творческий акт получается только тогда, когда знание и способности заключают брачный союз.
Наше народническое государство примет свои меры и в этой области.
Мы будем видеть свою задачу не в том, чтобы увековечить влияние одного общественного класса.
Мы поставим себе целью отобрать все лучшие головы во всех слоях населения и именно этим наиболее способным людям дадим возможность оказывать наибольшее влияние на наше общество…»
— Это откуда? — спросил Молотов, прочтя первый лист.
— Из «Майн кампф»…
— Нуда!
— Да!.. Ты читай дальше — это тоже оттуда… На другом листе было вот что:
«Наше государство должно будет добиться принципиального изменения самого отношения к физическому труду и покончить с нынешним недостойным к нему отношением. Наше государство будет судить о человеке не по тому, какую именно работу он делает, а по тому, каково качество его труда».
Молотов закончил, положил листки на стол…
Сталин смотрел на Молотова, желая увидеть его реакцию. А тот, ничего не отвечая, смотрел в свою очередь на Сталина…
Сталин еще пощурился на своего премьера и потом резко сказал:
— Вячеслав! Гитлера надо пригласить в Москву.
— Не поедет!
— Если хорошо пригласим — поедет!
— В Москву — вряд ли..
— Ну не в Москву… Куда-нибудь на границу… Так даже лучше… Ни в Берлине, ни в Москве…
— А не согласится?
— Не согласится, так не согласится… Муссолини он приглашал без успеха пять раз… И только на шестой дуче согласился.
Сталин прошелся по ковру, вновь посмотрел на Молотова, но как бы поверх него, заглядывая куда-то далеко, и решительно закончил:
— Так что нам хотя бы раз, а попробовать надо…
КОГДА Молотов ушел и Сталин остался один, он позвал Поскребышева и попросил вызвать машину, чтобы ехать на «ближнюю» дачу, домой… Поскребышев, и так-то не очень многословный по своему положению личного секретаря самого Сталина, видя, что «шеф» что-то слишком уж задумчив, коротко ответил: «Есть»…
Вскоре машина пришла, и Сталин, откинувшись на спинку сиденья, ушел в свои мысли, как в спокойном кресле утонул…
Он вспоминал, как год назад (уже — год!), в конце сентября Риббентроп прилетел в Москву второй раз — подписывать договор о дружбе и границе после польской войны…
Они тогда говорили о многом…
Поинтересовался Риббентроп и тем, как отнесется Советское правительство к Румынии, если обстановка на Балканах обострится из-за претензий Будапешта к Бухаресту… И как будет с Бессарабией…
Сталин тогда сказал, что трогать румын у нас намерений пока нет, но что недавно — после перехода на территорию Румынии всего польского генерального штаба — Молотов вызывал румынского посла Гафенку.