Гоминьдан, вернувшийся к власти в 2008 г., отличался от партии, которая руководила Тайванем на протяжении полусотни лет после 1949 г. Почти все его основные предприятия были уже проданы или перешли в государственную собственность. Теперь Орготдел занимался выдвижением кандидатов на выборы, а не назначением на правительственные посты. Контроль над армией, ослабевший после отмены законов военного времени в начале 1990-х гг., исчез окончательно. Бывшие политкомиссары стали именоваться замполитами по вопросам соцобеспечения военнослужащих и получили совсем иные обязанности, приличествующие их новому титулу. Вооруженные силы, некогда являвшиеся боевым крылом ГМД, стали национальной армией. «Чэнь отдал недвусмысленный приказ убрать Гоминьдан из войск, — сказал У. — Многие офицеры с облегчением узнали, что им уже не надо подчиняться двум боссам и вести двойную жизнь».
Короче говоря, Гоминьдан отказался от всех тех атрибутов власти, которые некогда делали его столь похожим на КПК. Эта трансформация стала вдохновляющим примером для китайских реформистов и болезненной занозой с точки зрения КПК, потому что постоянно наводила на мысль сравнить демократический режим на острове с фанатизмом авторитарного правления на континенте. Хэ Вэйфан, профессор юриспруденции в Пекинском университете, говорит, что Тайвань — это наглядный пример того, что китайцы отнюдь не обречены на роль бессловесных винтиков с самого рождения. «Сегодняшний Тайвань, — сказал Хэ, — это завтрашняя метрополия».
А в глазах КПК временная потеря власти Гоминьданом есть очевидное доказательство ущербности партии-соперника. «Они потерпели фиаско, — заявил Сун Сяоцзюнь, соавтор книжки о сердитом Китае, который объясняет проблемы Гоминьдана давнишним расколом с коммунистами. — Допустили целых две грубейших ошибки. Одна имела место еще в 1927 г., когда гоминьдановцы стали на сторону военной диктатуры и крупных землевладельцев. Вторая ошибка случилась в 1946 г., когда они объединились с правыми и атаковали территории, освобожденные коммунистами». Зато другие люди видят в современном Тайване подстрочный комментарий к дивергентным политическим системам.
В 2007 г. в Пекине на церемонии открытия ежегодной сессии Всекитайского собрания народных представителей, послушного законодательного органа КНР, Ли Чжаосину, вальяжному бывшему министру иностранных дел и спикеру собрания, был задан вопрос насчет политики в отношении Тайваня.
«Вся политика будет следовать воле метрополии и воле народа», — ответил Ли.
«То есть вы хотите, чтобы народ стал голосовать?» — тут же встрепенулся один из тайваньских журналистов.
«Вопрос с подвохом, — натянуто рассмеялся Ли. — Разумеется, нет. Нет!»
Гоминьдан то приходил к власти на Тайване, то терял ее; впрочем, на один показатель смена правительства не влияет. По результатам опросов общественного мнения, от 70 до 80 % респондентов постоянно поддерживают — в тех или иных формах — текущий политический статус острова. Даже те, кто надеется на объединение, не желают обниматься с Китаем, пока там заправляет КПК. Большинство тайваньцев предпочитают статус-кво: остров остается самоуправляемой территорией со всеми атрибутами независимости, разве что кроме названия.
Результаты опроса смотрятся особенно выпукло на фоне глубоких экономических и личностных связей между двумя странами. С конца 1980-х гг. миллионы тайваньцев побывали в КНР: по делам бизнеса, в поисках родственников или просто как туристы. В какой-то момент в одном лишь Шанхае проживало свыше 600 тысяч тайваньцев. Сотни хайтэковских компаний Тайваня перевели весь производственный процесс на территорию КНР для снижения издержек, что и сделало Китай самым важным экономическим партнером острова. И вместе с тем, лишь немногие из тайваньцев, собственными глазами наблюдавших ошеломительное развитие Китая, прониклись идеями объединения. «Проблема заключена в однопартийном правлении, — говорит Эндрю Янг. — Тут люди отчетливо видят разницу».
Неистовый накал предвыборных страстей на Тайване — пожалуй, самый яркий пример различия двух политических культур. Впрочем, и не столь заметные вещи могут быть ничуть не менее красноречивы. После интервью мы с Джозефом У вышли из его кабинета, однако здания не покинули. Я познакомился с Джорджем Цзаем, также политологом и бывшим правительственным советником, а заодно и твердым сторонником Гоминьдана, который, кстати, имеет представительство в этом университете. На тайваньском политжаргоне У именуется «темно-зеленым», по цвету стяга Демократической прогрессивной партии, а вот Цзай — «темно-синий». Как бы то ни было, У великодушно представил меня своему заклятому политическому врагу. Человеку, живущему в Пекине, где вообще нет официальной политической конкуренции, было очень любопытно наблюдать обмен любезностями этих людей: вполне обычный демократический жест, который не присутствует в политической жизни Китая.
Цзай — рьяный поборник воссоединения. Впечатление, будто он только и делает, что пересекает пролив туда-обратно; к примеру, на следующие два месяца он уже запланировал минимум три поездки. Стоит Цзаю попасть в КНР, как коллеги начинают возить его по семинарам в самых разных уголках страны: Внутренняя Монголия, Дуньхуан (знаменитый буддистскими фресками), Цзинганыпань (где Мао отсиживался во время войны с националистами) и так далее. Во время этих поездок Цзай днями напролет братается со своими китайскими собеседниками, обсуждая тайваньский вопрос под всеми возможными углами зрения.
«За неделю до нашей встречи, — рассказал Цзай, — ему вдруг позвонили из военной разведки в Пекине и задали вопрос: президент Ма Инцзю только что выступил в одном из тайбэйских НИИ; так вот, должен ли Пекин понимать его заявление как окончательный ответ на речь Ху Цзиньтао, в которой обсуждалась судьба острова?» Цзай немедленно взялся за телефон, связался с Советом национальной безопасности Тайваня, с рядом других правительственных ведомств, потом перезвонил в Пекин и сообщил: нет, президентское выступление не следует понимать в таком ключе. Пекин явно доверяет Цзаю. Таких ярых сторонников объединения, как Цзай, на острове по пальцам можно пересчитать. Однако даже у Цзая имеется оговорка. «Да, я стою за воссоединение, — утверждает он, — но соглашаться с коммунистическим правлением не намерен. Терпеть этого не могу».
С конца XIX столетия Тайвань побывал японской колонией, затем китайской провинцией, а когда в 1949 г. здесь обосновались националисты под предводительством Чан Кайши, — превратился в конкурента центрального правительства Китая. С точки зрения КПК, возвращение Тайваня станет блистательным актом окончательного восстановления территориальной целостности Китая, который подвергся унизительной дележке под ножами иностранных агрессоров. С момента прихода КПК к власти запрещены любые иные трактовки этой официальной линии. С течением времени КНР наложила эти же ограничения на двухсторонние связи практически со всеми странами мира. Получая приглашение посетить страну, любой человек — даже самый «маленький» — обязан признать принцип единого и неделимого Китая, который подразумевает суверенитет КНР над Тайванем. Отклонение от этого курса мгновенно превращает любого в персону нон грата. Иностранные политики, нарушившие сей принцип, ставят дипломатические связи под угрозу и навлекают санкции на свои коммерческие компании. Эта политика всегда насаждалась с одержимостью, от которой дух захватывает: Тайвань — неотделимая часть Китая, иных мнений быть не может, и точка.