Я благодаря моего семейства, в количестве 13 человек, которое состоит из 4 сыновей: старшему 26 лет, женатый и имеет дочь, второй 22 лет, третий 18 лет и четвертый 13 лет, потом 4 дочери, от 16 и до 6 лет, затем моя мать 76 лет и мы с женой 48 лет, имею хозяйство, состоящее из 3 рабочих лошадей простой деревенской породы, 2 жеребенка, 3 коровы простых, 2 нетели, 5 штук овец, 3 штук свеней и несколько кур.
Дальше с/хозяйственные орудия и машины: плуг и железная борона, машина молотилка, которую имеем 4 пайщика и жнейка-сноповязка, которую мы имеем двоем с соседом и все.
Затем 8 десятин пахотной земли и 4 десятины лесного покосу и 1 1/2 десятины клевера и кроме всего этого имею собственый дом, которого занимаю с прислугами, только половину, а другую половину занимают мой пятый сын, который находится в отделе и мой старик отец 77 лет. И благодаря всего этого моего достояния и семейства плачу единый с/налог в сумме 37рублей 50 коп…»
Хотела сократить перечисление хозяйства, да рука не поднялась — с таким удовольствием он все это расписывает. Еще бы: сам наживал, есть чем гордиться. Однако хозяйство для такой семьи не слишком велико, не иначе сейчас на налог жаловаться будет… Ан нет!
«… и я пока за это доволен, но дело в том, что меня и моих сыновей завсегда и во всяко время наш Махневский РИК и наш сельсовет укоряют в том, что якобы мы кулаки и буржуи и завсегда жмут и указывают как на кулаков, но в то лее время мне становится очень обидно в чем и как понять нас кулаками, т. к. мы исключительно только лишь живем своим кровавым трудом, а то что имеем землю, то мы полторы десятины в эти годы разработали совершенно из под леса.
Итак прошу Вас принять во внимания мою просьбу и ответить мне к какой я группе принадлежу, иль-же группе кулаков, иль-же средняков, иль бедняков для того, чтоб мне знать за что получать такие слова оскорбления… Еще я хочу упомянуть несколько слов из моего заслушиванья из газет, т. к. я сам неграмотный, а это пишет мой сын по моей просьбе…» [246] . (Орфография сохранена.)
Какое чудное письмо, и сколько из него видно! Вплоть до того, как Пётр Степанович, в очередной раз повздорив в сельсовете, сердитый приходит домой и говорит сыну-подростку: «Ну всё, довольно! Садись, будем отписывать в Москву, самому товарищу Калинину!» И ведь, пожалуй, еще и ответ получит и торжественно зачитает на сходе: вот, мол, вам, поняли? Никакой я не кулак, а самый настоящий середняк, и нечего меня своими языками позорить…
А ещё мы видим из этого письма, что кулаками в деревне называли тех, кто был богаче прочих, а в газете постоянно разъясняли, что это не так, поскольку кулак — тот, кто живет не своим трудом. А также видим, что быть кулаком в деревне считается позорным, — ибо газета газетой, но если она ляпнет что-то, не совпадающее с мнением общества, то общество её слушать не станет.
В Москве тоже пытались дать определение кулаку точь-в-точь так же, как в Махневском районе, — исходя из благосостояния. Например, Каменев в 1925 году утверждал, что кулацким является любое хозяйство, имеющее свыше 10 десятин посева. Но 10 десятин в Псковской области — это ого-го сколько, в промышленном Нижне-Тагильском районе, как видим, и 8 десятин считается большим наделом (даже на 13 человек), а в Сибири 10 десятин — середняк, так что еще и по имени-отчеству не факт что назовут…
Молотов, отвечавший в ЦК за работу в деревне, в 1927 году относил к кулакам крестьян, арендующих землю и нанимающих сроковых (в отличие от сезонных) рабочих. Ясно, что такие хозяйства, как две приведенные Климиным в качестве примера скотоводческие фермы Терского округа, сюда относятся. Первая, принадлежащая М. Н. Нестеренко, имела 12 лошадей, 30 волов, 62 коровы, 1350 овец и 25 тысяч десятин арендованной земли, нанимала 32 работника. Чистый доход хозяйства достигал 84 465 руб. Второй, Я. И. Луцко, имел 10 лошадей, 22 вола, 4 верблюда, 29 коров и 800 овец, нанимал 17 человек и имел доход 5272 руб [247] .
Но арендовать землю и нанимать рабочих мог и середняк. У какой-нибудь вдовы в хозяйстве две крепких лошади, сын-работник и батрак — ну и какая она кулачка? А реальный кулак вполне мог обходиться вообще без батраков — если его хозяйство было не земледельческим, а торгово-ростовщическим, например…
…Предсовнаркома Рыков тоже пошел по экономическому пути. К кулацким он относил хорошо обеспеченные хозяйства, применяющие наемный труд, и владельцев сельских промышленных заведений. Это уже ближе, но как-то всё расплывчато. И почему бы крепкому трудовому хозяину не иметь, например, маслобойню?
«Внизу» всё было ещё проще. В апреле 1926 года на совещании деревенского актива Ленинградской губернии один из выступающих говорил: «Мы знаем, что богатый крестьянин — это тот, кто живет своим трудом. Это середняк. Но если хозяин побогаче, мы зовем его кулаком».
Сейчас говорят, что власть была врагом любых зажиточных крестьян и чуть ли не директивы такие спускала. Да ничего подобного! Этот подход пёр снизу, как лава из кратера. Со всех трибун и во всех газетах не уставали разъяснять, что нельзя называть человека кулаком только исходя из благосостояния, что надо уважать и поддерживать трудовые хозяйства. Думаете, помогало? Правильно. И помочь не могло. Потому что правы историки — в основе всего лежала зависть. Но не черная и не белая, а зависть — крик исстрадавшейся твари, когда люди, озверевшие от нищеты и голода, кидаются на всех, у кого хоть что-то есть. Им враг и рабочий — потому что ходит в сапогах (хотя не может позволить себе белого хлеба), и комиссар из уезда — потому что носит галифе, даже если со своего партмаксимума едва кормится. Так в блокадном Ленинграде человек, который имел на костях немного мяса, рисковал, придя в баню, быть избитым — такое реально случалось, читала в воспоминаниях! — только за то, что голодает меньше, чем другие. Осуждать за это нельзя, а можно только плакать. Л что чувствовал какой-нибудь уездный предисполкома, когда, не выдержав напора голодной толпы под окнами, шел с обыском и находил у зажиточного «трудовика» 200–300 пудов не-сданного зерна? Он-то знал, отчего в стране голод…
Иначе к вопросу подходит «середняк» Калинин, который на заседании Политбюро, посвященном кооперации, говорит:
«Кулаком является не владелец вообще имущества, а использующий кулачески это имущество, т. е. ростовщически эксптуатирующий местное население, отдающий в рост капитал, использующий средства под ростовщические проценты».
Нарком земледелия А. П. Смирнов ещё в 1925 году писал в «Правде», которая служила основным практическим, корректирующим руководством для местных деятелей:
«Мы должны в зажиточной части деревни ясно разграничить два типа хозяйства. Первый тип зажиточного хозяйства чисто ростовщический, занимающийся эксплуатацией маломощных хозяйств не только в процессе производства (батрачество), а главным образом путем всякого рода кабальных сделок, путем деревенской мелкой торговли и посредничества, всех видов „дружеского“ кредита с „божескими“ процентами. Второй тип зажиточного хозяйства — это крепкое трудовое хозяйство, стремящееся максимально укрепить себя в производственном отношении…»