Полковник глянул на часы. Не для того, чтобы проверить оставшееся время, а просто по инерции, раз уж о времени зашел разговор.
– Надо было сразу предупредить. Я бы тогда на улице посидел. Там прохладнее...
– Так что, подождем?
– Подождем, профессор.
Если даже ему, полковнику со стажем военных действий в экваториальных странах, жарковато и душновато в этих подземельях, где давно пора поменять всю почти неработающую вентиляцию, то каково же человеку там, за затемненным окном? Он и от жары страдает, и от неизвестности, может быть, даже от страха. Любой на его месте должен испугаться. Пришел в себя в «Скорой помощи». Там опять потерял сознание. Потом его под руки привели сюда. Уже не женщины, а крепкие мужчины усадили силой в это кресло, чем-то напоминающее электрический стул, пристегнули ремнями руки к подлокотникам, ноги к ножкам и оставили в комнате одного...
Оставили на съедение крысам?
Или на съедение людям?
Куда он вообще попал?
Такие мысли не вызывают ощущение комфорта.
Ангел услышал и разобрал произнесенную шепотом фразу генерала, но не подал вида. И Геннадий Рудольфович понял это только по его поведению, по тому, что капитан не поднял резко плечо, как поднимал перед Андреем, чтобы загородить заложника от взгляда. Глаза же спецназовца как оставались слегка насмешливыми, почти не мигающими и словно бы жестко упертыми в глаза собеседника, будто сцепленными с ними, так и остались такими же. И ничего не выразили: ни восторга от неожиданного появления союзника, ни удовлетворения. Со стороны никакой наблюдатель не подумал бы, что сейчас произошла встреча людей, которым вместе работать над одной задачей, союзников. Причем для одного из них встреча очень неожиданная. Более того, понял Легкоступов, если его фамилия Ангелову известна и известно, что это именно он планировал, организовывал и проводил всю работу по недавнему преследованию капитана, а это вполне вероятно, то Ангел должен видеть в генерале скорее врага, чем союзника, и испытать сложные и противоречивые чувства. Но Ангел продемонстрировал спецназовскую выучку и выдержку. Выдержку, которой даже генерал позавидовал. Единственно, когда Геннадий Рудольфович стал заглядывать в комнату, Ангел даже слегка посторонился. И Легкоступов увидел заложника. Но вот у него у самого лицо, очевидно, выразило какие-то чувства, когда он встретился глазами с профессором, потому что капитан тут же плечо выдвинул вперед, показав в дополнение к выдержке завидную реакцию и сообразительность.
Генерал снова «кивнул» глазами – он одобрил действия капитана и пожелал ему сообщить причину, изменившую выражение невозмутимого раньше лица. Ангел тем же манером ответил, что понял, и опять губы Легкоступова едва слышно прошептали:
– Профессор Тихомиров, гипнотизер, экстрасенс, находится в федеральном розыске.
Для ожидающих за спиной Ангела людей пауза, вызванная уходом Андрея, должна была уже кончиться. И тут же сам Ангел, прочувствовав ситуацию, сказал замысловато и с ехидством:
– Вы знаете, уважаемый Геннадий Рудольфович, я вышел из возраста, когда проходят «курс молодого бойца». Из ученика я давно сам превратился в опытного учителя. И попрошу вас запомнить хорошенько, что со мной, равно как и с капитаном Пулатовым, можно работать только как с партнером. Других отношений я, точно как и он, не признаю с тех пор, как покинул ряды вооруженных сил и старшие по званию потеряли возможность отдавать мне приказы. Сейчас и я, и капитан Пулатов, оба мы живем по иному принципу. Право выбора мы всегда предпочитаем оставлять за собой...
Теперь разговор автономно перерос в игру, необходимую для посторонних ушей. И только изредка можно в этот разговор вставить фразу шепотом. Желательно короткую фразу, чтобы она не создавала заметной паузы в слышимом разговоре и не вызвала подозрений.
– Я могу согласиться с вами, капитан, и оценить по достоинству ваше свободолюбие. Но согласитесь со мной и вы, что есть вещи, которые вы, в силу специфики своего знания и навыков, просто не в состоянии знать. Вот в таких вещах вами и будут командовать. Причем всегда, как и всеми нами...
– Например?
– Если вы приходите к врачу, не вы будете указывать специалисту, как лечить ваше заболевание, а только он будет указывать вам, как лечиться. Здесь ваша свобода выбора ничего не стоит. Правильно я размышляю?
– Кто такой профессор? – прошептал Ангел.
И тут же ответил громко, предварительно, чтобы обосновать свою новую паузу, слегка помычав, словно завершая раздумье, сказал:
– В чем-то, только в чем-то я могу с вами согласиться. Врач назначит мне лечение, а мне оно не понравится. Может такое случиться? Или мне не понравится, что у врача гадко пахнет изо рта, а дурной запах изо рта, насколько я знаю по опыту, говорит о мерзком человеке. Не хочу я лечиться у мерзкого человека, потому что мерзким людям я не верю. От общения с мерзкими людьми я хуже себя чувствую. Очевидно, сказывается влияние торсионных полей, как сказал бы наш многоуважаемый заложник. И тут я снова осуществляю свое право выбора и обращаюсь к другому специалисту. К тому, который мне назначит лечение иное. И это лечение может мне понравиться больше, как и сам врач. Или даже в лучшем случае могу заняться самолечением.
– Осторожнее с ним. Сильный противник, – прошептал генерал.
И ответ генерала:
– Тогда, боюсь, все окружающие просто начнут считать вас ужасно капризным человеком. Знаете такую категорию людей? Никто не желает с ними общаться, считая их слишком непоследовательными и стремящимися показать себя в ущерб другим. Такое стремление и есть капризность.
Ангел мигнул глазами, показывая, что понял.
– Покапризничать я люблю... Я даже иногда специально, осознанно это делаю, чтобы...
Закончить фразу он не успел. В конце коридора громко, чуть не зло стукнула металлическая дверь, послышался шум громких шагов, на который оба обернулись.
– Охранники желают опять нарушить тишину в нашей камере? – невинно поинтересовался Ангел. Ему из комнаты не было видно идущих, а выступать за порог он не захотел.
– Нет. Прежние охранники на месте, – прокомментировал движение в коридоре генерал тем же бесстрастным, холодным голосом, которым говорил и прежде. – Андрей ведет человека, который, очевидно, имеет полномочия принимать решения и вести с вами предметный разговор. С ним пара других охранников. Элита...
Последняя фраза генерала прозвучала откровенно презрительно. Это первая эмоция, которая прорвалась в его голосе за весь разговор.
– Пусть они останутся с первыми. Мы же договаривались только о двух переговорщиках. А вас и так уже трое.
Генерал повернулся на звук.
– Оставьте охрану в конце коридора, – скомандовал он громко и резко.
Шаги стихли, словно в воздухе повисло недоумение. Остановились все. Даже Андрей.