– Мы же не можем, как вы понимаете, держать здесь всех наших людей. Иначе они вообще будут просто бесполезными. Но у нас есть опытные розыскники и в Москве, и в других регионах России. И милицейские, и ваши коллеги. В их профессионализме вы не сомневаетесь?
– Сомнения может вызвать только личный контакт и совместная работа. Огульно я говорить не могу. Версия моего участия в происшедшем составлялась московскими специалистами?
– Нам версию передал Решетов. Рекомендовал проверить на месте. Скорее всего, как я думаю, версия принадлежит ему лично. Но мы не можем оставить без внимания распоряжение Администратора и обязаны проверить все, что в наших силах. Вот потому я и желаю вас выслушать...
Теперь Геннадий Рудольфович смог позволить себе усмехнуться. Он уже овладел положением настолько прочно, что волнение непрофессионального разведчика сменилось уверенностью профессионального офицера следственных органов.
– Опять, Андрей, без обиды будет сказано, проявляется ваш непрофессионализм. Вы знаете, что такое презумпция невиновности?
Здесь главное – выдержать тон. Ни в коем случае не допустить оскорбительного пренебрежения. Учитель дает мягкий урок ученику, наставник делает подсказку – вот и все, и только так.
– Примерно.
– Обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Обвинитель должен доказать его вину. И я мог бы в этом случае с полным основанием сказать, что это я вас готов выслушать. Что мне предъявляют? Какие против меня есть улики? Говорите, я попробую это опровергнуть. Видел я этого водителя? Ну и что? И вы его видели. И Решетов его видел. И еще десятки людей видели... Но я из чувства личной симпатии пойду вам навстречу и попытаюсь, не имея реальных фактов, выстроить с вашей помощью логическую картину происшествия так, чтобы вы самостоятельно сделали правильные или хотя бы естественно-логичные выводы.
Молодой физик открыто пошел навстречу.
– Я не возражаю против такого подхода. Давайте попробуем... – кивнул Андрей и промокнул платком вспотевшую шею – реакция на горячий чай.
Геннадий Рудольфович до своего стакана пока не дотронулся.
– Где вы жили в Средней Азии? – спросил он вдруг.
– Зеленый чай навел вас на такую мысль? – вопросом на вопрос ответил Андрей и улыбнулся. Дескать, этим его не купить.
– Нет. Зеленый чай – это не показатель, – улыбнулся и Геннадий Рудольфович. – Сейчас многие пьют только зеленый чай. Например, моя жена и дочери, хотя в Средней Азии никогда не были и туда не собираются. Диетологи говорят, что зеленый чай полезен для здоровья, а черный вдобавок ухудшает цвет лица. Но дело не в этом. Просто вы стакан держите так, как держали бы пиалу – чуть поддерживая снизу. И пьете чай абсолютно горячим. В подобную жару такое могут себе позволить только жители Средней Азии, настоящие или бывшие. Готов поспорить, что, например, стакан с водкой вы держали бы совсем иначе. Даже в жару, если рискнули бы в такую погоду пить...
– Логично. Я родился в Ленинабаде. Оттуда уехал учиться в Москву. Времени много прошло, а привычка осталась.
– Это не привычка. Это натура. Этнографический, если хотите, признак, вызванный климатическими условиями. И ваш психотерапевт господин Тихомиров обязательно сказал бы вам об устойчивом условном рефлексе. Жара вызывает в вас воспоминания, начинает играть подсознание, и вы внутренне становитесь среднеазиатом в большей степени, чем во времена, когда в Средней Азии жили. Воображение всегда действует на человека сильнее, чем действительность. Впрочем, давайте вернемся к нашим сегодняшним делам.
– Слушаю вас.
Генерал несколько секунд сосредоточенно молчал, собираясь с мыслями и формулируя логическую цепочку доводов. И при этом продумывал, как бы, пользуясь моментом, выудить побольше сведений о самой Структуре.
– Начнем с того, как мы познакомились.
– Мы?
– Я не имею в виду нас с вами, а только меня и вашу организацию или, как Решетов ее назвал, – Структуру. Вы допускаете мысль, что я знал о вас раньше, чем господин Решетов пригласил меня на свидание?
– Практически не допускаю. Хотя даже такой вывод я тоже делаю логическим путем. Если бы генерал ФСБ узнал о какой-то организации типа нашей, он обязательно поставил бы в известность свое начальство, будь это вы или любой другой генерал. Да и не генерал, а простой офицер. О подобном происшествии нам сразу стало бы известно, уверяю вас.
– У вас широкие связи.
– Нас поддерживают во многих силовых структурах. Активно поддерживают.
– Верю. По крайней мере, за ФСБ могу сам смело поручиться. Наверное, и за ГРУ, поскольку вы мне рассказываете такие детали о пребывании Ангела в реабилитационном центре, которых даже я при своей информированности не знал. И вот, представьте мое состояние, хорошо известное вашим сотрудникам, как и нашим, – генерала выгоняют... Не просят почетно, в соответствии с возрастом уйти, поскольку возрастом генерал еще не слишком стар, а именно выгоняют. Хотя и тихо, чтобы шума лишнего не было после провала операции. На пенсию... А он еще амбициозные планы строил, он готовился к будущим большим делам. Каково внутреннее состояние этого генерала?
– Неважное, – соглашается Андрей слегка мрачновато, потому что сам чувствует то, что Легкоступов недоговаривает – к выпроваживанию генерала на пенсию Структура приложила старательную руку.
– Дальнейшие события... Как раз в подходящий момент, когда придавленный административным валом генерал готовится в мыслях к неожиданному для него повороту в жизни, на него уже не вал надавливает, а накатывает лавина. Вы когда-нибудь видели лавину?
– Только в кино, хотя и вырос вблизи Памира.
– Вот... Я тоже в жизни не видел. Тоже только в кино. Но иного сравнения не смог найти, когда мне позвонили по внутреннему телефону – позвонил, несомненно, сотрудник ФСБ не из последних, потому что он не боялся внутренней «прослушки», о которой все знают, и отправил меня на встречу с Решетовым. Вот после этой встречи у меня и возникло ощущение лавины. Нарастание ужаса от невозможности спрятаться или что-то противопоставить стихийной силе.
– Я вас понимаю.
– Меня понять трудно, не зная взаимоотношений внутри Комитета, простите, внутри ФСБ. Сложных взаимоотношений. Я признаюсь, что даже руку положил на «красный телефон». Было желание пойти на доклад...
Андрей согласился:
– Естественное желание генерала.
– Но у меня сразу возникла мысль о том, что я не знаю людей из ФСБ, входящих в Структуру. А что, если и директор входит? А что, если входят его замы или хотя бы кто-то из его замов? Я даже к офицерам своего отдела обратиться не мог, потому что не уверен и в них. Я их начальник, а не близкий друг, на которого они могут положиться, и я в такой же степени могу положиться на них. Понимаете, разработка любой операции не может осуществляться только директором и одним из руководителей отделов. Смешно было бы предположить, что генерал – я в данном случае – будет осуществлять слежение и отлавливание объекта. Мне бы обязательно понадобилась группа, отбор состава которой занял бы продолжительный срок. Это, скажем, Ангелов с Пулатовым могли бы осуществить. Но они не мои подчиненные, более того, они мои недавние противники, и не думаю, что Ангелову легко простить мне ту историю, в которую я его втянул. Кроме того, спецназовцы уже были в ваших руках. Тогда скажите мне, как я мог повлиять на судьбу Рамона Эльдаса или самого Решетова, оказавшись сам не у дел?