Тут не место говорить о моих воспоминаниях об этой встрече, однако хочу отметить, что из того, что я увидел и услышал в Румынии, и из свободных бесед с Дежем у меня создалось неприятное впечатление о румынской партии и о самом Деже.
Несмотря на то что румынские руководители рекламировали, в Румынии не действовала диктатура пролетариата, а у Румынской рабочей партии были непрочные позиции. Они заявляли, что стояли у власти, однако было очевидно, что де-факто у власти стояла буржуазия. Она держала в своих руках промышленность, сельское хозяйство, торговлю и продолжала драть шкуру с румынского народа и жить в роскошных домах и дачах. Сам Деж ездил в забронированном автомобиле в сопровождении вооруженной свиты, что доказывало, насколько «надежными» были у них позиции. Реакция в Румынии была сильна, и, не будь Красной Армии, неизвестно, что стало бы с этой страной.
Во время бесед с Дежем в те немногие дни моего пребывания в Бухаресте, он не давал прохода нам своим самохвальством за те «подвиги», которые они совершили, заставив отречься от престола подкупленного короля, Михая, которого они не только не наказали за его преступления против народа, но и дали ему выехать за пределы Румынии, на Запад, захватив с собой свое богатство и своих содержанок.
Странны были самовосхваления Дежа, особенно когда он рассказывал мне о том, как он хаживал в кафе реакционеров и «бросал им вызов» с наганом за поясом.
Так что еще на первой встрече у меня сложилось нехорошее впечатление не только о Деже, но и о румынской партии, о ее линии, которая была оппортунистической линией. И то, что произошло впоследствии с Дежем и его партией, не удивило меня. Ревизионистские лидеры этой партии были донельзя высокомерными, были фанфаронами, много хвалившимися войной, которую они не вели.
Когда мы включились в борьбу с ренегатской группой Тито, Деж стал «пламенным борцом» против этой группы. На исторических совещаниях Информбюро ему было поручено выступить с главным докладом против группы Тито — Ранковича.
Пока была в силе Резолюция Информбюро и при жизни Сталина, Деж выступал ярым антититовцем. После того, как изменники-ревизионисты с Хрущевым во главе узурпировали власть в своих странах и совершили все известные нам акты измены, и, в частности, превознесли Тито до небес, Деж был из первых, кто запел на иной лад и сменил окраску как хамелеон. Он перечеркнул все сказанное, выступил с открытой самокритикой, наконец, съездил на Брионы и во всеуслышание принес Тито повинную голову.
Вообще, румынские руководители отличались как мегаломанией по отношению к «малым», так и пресмыкательством перед «великими». В беседах с нами они были малословными, а иной раз даже ограничивались тем, что кивали головой или подавали руку. На совещаниях и съездах они были настолько «озабочены», что казалось, будто они несли на своих плечах всю тяжесть. В таких случаях их всегда можно было видеть рядом с главными руководителями Советского Союза. По всей вероятности, они были их низкопоклонниками, оппортунистами, что стало совершенно очевидно, когда настал момент выступить в защиту принципов.
* * *
Итак, ревизионистский паук уже опутывал своей паутиной страны народной демократии. Старые руководители, такие как Димитров, Готвальд, а позже и Берут и другие, были замещены новыми, которые советским руководителям казались подходящими, по крайней мере, в тот период.
Относительно Германской Демократической Республики проблему они считали решенной, потому что Восточная Германия прочно была захвачена советскими войсками. Мы это считали нужным, потому что мирный договор не был заключен, к тому же Советская армия в Германии служила делу защиты не только этой социалистической страны, но и социалистического лагеря в целом.
С восточногерманцами мы поддерживали хорошие отношения, покуда был жив Пик, старый революционер, старый товарищ Сталина; я питал к нему большое уважение. С Пиком я встретился в 1959 г., когда я находился в ГДР во главе делегации. Пик тогда был стар и болен. Он доброжелательно и радушно принял меня, с улыбкой слушал, когда я говорил ему о нашей дружбе и рассказывал о достижениях Албании (он уже не мог говорить из-за паралича).
В последние годы, по всей видимости, Пик не действенно управлял страной и партией. Ему оставили почетный пост Президента Республики, а управляли Ульбрихт и Гротеволь с компанией.
Ульбрихт не выказывал какого-либо открытого признака вражды к нашей партии, покуда не испортились наши отношения с советскими и с ним. Он был самоуправный, высокомерный и грубый немец не только в отношениях с малыми партиями, как наша, но и с другими. Об отношениях с советскими он думал так: «Вы захватили нашу страну, вы лишили нас промышленности, поэтому теперь вы должны предоставлять нам крупные кредиты и продовольствие в таком количестве, чтобы Демократическая Германия насытилась и достигла уровня Германской Федеративной Республики». Он грубо запрашивал подобных кредитов и получал их. Он заставил Хрущева заявить на одном совещании: «Мы должны помочь Германии стать нашей витриной напротив Запада». И Ульбрихт, не стесняясь, говорил советским на наших глазах:
— Вы должны поторопиться с помощью, ведь бюрократизм тут налицо.
— Где бюрократизм налицо, у вас? — спросил его Микоян.
— Нет, у нас ничуть, — ответил Ульбрихт, — у вас.
Но между тем как для себя получал большую помощь, он никогда не проявлял готовности помогать другим и нам предоставил смехотворный кредит. После того, как мы атаковали в Москве хрущевцев, он как на совещании, так и в последующем выступал одним из самых оголтелых против нас, первым открыто выступил против нашей партии после московского Совещания…
Хрущевцы хотели руководить не только странами народной демократии, но и международным коммунистическим движением в целом. Понятно, что и в рамках мирового коммунистического движения хрущевцы не с самого начала выступили с совершенно открытой ревизионистской платформой. Как и в самом Советском Союзе, они старались проводить в нем гибкую линию, с тем чтобы не вызвать немедленную реакцию как в своей партии, так и в других партиях. Их «ленинизм» на словах, замолвленное здесь и там доброе слово о Сталине, шумная реклама «ленинских принципов отношений между социалистическими странами» — все это служило маской для прикрытия заговоров, которые они составляли, с тем чтобы потихонечку подготовить почву для нанесения затем фронтального удара. Это они сделали на XX съезде Коммунистической партии Советского Союза.
Измена во главе Коммунистической партии Советского Союза, страны, где совершилась Октябрьская социалистическая революция, воплотилась во всесторонних выпадах против имени и великого учения Ленина, особенно против имени и дела Сталина.
Когда хрущевцы убедились в том, что упрочили свои позиции, что через маршалов прибрали к своим рукам армию, что увели на свой путь органы госбезопасности и привлекли на свою сторону большинство Центрального Комитета, — они подготовили и провели в феврале 1956 г. пресловутый XX съезд, на котором выступили и с «секретным» докладом против Сталина.