Итальянский журналист Джульетто Кьеза, который много писал о Горбачеве и симпатизировал ему, так описывал события в зале заседаний Верховного Совета РСФСР: «Полтора часа очень жесткого и вызывающего сожаление противостояния показались в большей степени процессом против законного президента, чем его возвращением к власти. Горбачев сделал все, чтобы показать существование тандема Горбачев – Ельцин, но Борис Николаевич буквально поджигает почву под его ногами при каждом шаге, начиная с первых ответов Горбачева на вопросы депутатов. Но это было только началом невероятного, небывалого зрелища, которое всем следовало бы хорошенько осмыслить. «Не думаете ли вы, – напирает один из депутатов, – что социализм необходимо в СССР запретить, а Коммунистическую партию распустить, поскольку это преступная организация?» Президент встает на дыбы: «Но ведь это вариант крестового похода... Социализм – это убеждение, а мы с вами провозгласили право на свободу мнений и плюрализм. Никто не имеет права поставить под сомнение эту свободу. Это было бы введением еще одной утопии и охотой за ведьмами». Он пытается сдержать себя: «В Коммунистической партии миллионы честных людей, которых нельзя объединить с путчистами». Но Ельцин подписывает указ о прекращении деятельности Компартии и объявляет о том, что здание Центрального Комитета КПСС опечатано. Призыв к «единству демократических сил», с которым Горбачев чуть ранее обратился к залу, и его предложение «не преподносить подарка консервативным силам» падают как в пустоту. Победители хотят получить все» [256] .
После полудня 23 августа центр событий снова переместился на Старую площадь, где возле зданий ЦК КПСС скопились огромные толпы людей. Еще 22 августа на заседаниях Верховного Совета СССР и Моссовета раздавались предложения запретить КПСС и конфисковать ее имущество. Наиболее радикальными были предложения мэра Москвы Гавриила Попова, который предлагал не только немедленно запретить КПСС и отнять у этой партии все здания и имущество, но и «выкорчевать все ядовитые побеги коммунизма». С этой целью он предлагал запретить издание всех коммунистических газет и журналов, и в первую очередь «Правды», «Советской России», «Рабочей трибуны». Это были не только слова. В тот же день Г. Попов издал распоряжение мэрии о национализации имущества Московского горкома партии, а также имущества райкомов партии в Москве. Возглавляемая Г. Поповым толпа воинственно настроенных людей вечером 22 августа собралась у здания горкома партии на Новой площади. В стеклянную вывеску горкома полетели камни. Для описи принадлежащего МГК имущества был вызван управляющий делами мэрии. Но в горкоме партии уже закончился рабочий день, работники аппарата ушли, и все помещения были заперты. Взламывать двери и сейфы организаторы этой акции все же не решились, ограничившись опечатыванием дверей у главного подъезда МГК. Не пострадали в этот вечер и здания ЦК КПСС, которые были расположены рядом, на Старой площади.
На следующий день, 23 августа, большинство работников аппарата ЦК КПСС и ЦК КП РСФСР вышли на работу. В своих кабинетах появились секретари ЦК КПСС: Валентин Фалин, Александр Дзасохов, Галина Семенова, Владимир Калашников. В здании Российской компартии работал Валентин Купцов, сменивший в июле И. Полозкова на посту первого секретаря ЦК КП РСФСР. Был здесь и первый секретарь Московского горкома КПСС Юрий Прокофьев, а также многие работники горкома партии; их собственное здание было опечатано. Еще вечером 22 августа Секретариат ЦК, собравшийся под руководством заместителя генсека В. Ивашко, но без О. Бакланова и О. Шенина, принял резолюцию с осуждением авантюры ГКЧП. Однако это запоздалое решение нигде не было опубликовано, так как все партийные газеты с 22 августа и по 4 сентября не выходили в свет. Ничего не сообщило о решении Секретариата ЦК КПСС и телевидение. Все ждали самого худшего. Ответственные работники аппарата просматривали документы в своих шкафах, столах и сейфах, уничтожая многие из них. Развязка приближалась. На Старой и Новой площадях собирались люди, настроенные явно враждебно. В Белом доме, где шло заседание Верховного Совета РСФСР, М. Горбачеву передали записку Геннадия Бурбулиса, написанную на каком-то клочке бумаги. В ней говорилось: «В ЦК КПСС идет форсированное уничтожение документов. Надо срочное распоряжение Генсека – временно приостановить деятельность здания ЦК КПСС. Лужков отключил электроэнергию. Силы для выполнения распоряжения Президента СССР – Генсека и Лужкова есть. Бурбулис». На этом же листке через весь текст Президент СССР и Генсек наложил размашистую резолюцию: «Согласен. М. Горбачев. 23 августа 1991 г.» [257] . Именно эта резолюция, а не указ Ельцина, в котором речь шла только о Компартии РСФСР, позволила начать разгром центральных органов КПСС. Еще в 3 часа дня органы КГБ и милиции, которые перешли теперь в подчинение В. Бакатину и В. Баранникову, завершили оцепление всех зданий ЦК КПСС, ЦК КП РСФСР, КПК, МГК, а также расположенных напротив зданий КГБ СССР. Но воинственная толпа увеличивалась, и это создавало, по мнению многих, опасность погромов. Между тем поведение толпы не было стихийным, и об этом с гордостью писал позднее в своих воспоминаниях Г. Попов. «Мы договорились с Бурбулисом, – свидетельствовал Г. Попов, – что он, как государственный секретарь, подпишет бумагу, разрешающую нам занять здания ЦК. Всей операцией руководили префект Центрального округа Александр Музыкантский, управляющий делами мэрии Василий Шахновский и депутат Моссовета майор Александр Соколов. Но ЦК – это гигантский узел связи со страной, комплекс подземных сооружений, все системы обороны, включая ядерную. Договорились с КГБ, что они останутся охранять подземный комплекс, а из здания уйдут. Далее надо было обеспечить безопасность уходящих из ЦК сотрудников. Конечно, они могли быть соучастниками путча, но это дело следствия и суда, никаких самосудов допустить нельзя. Но при этом нельзя допустить выноса каких-либо документов. Другими словами, обыск становился неизбежным. Я понимал историческое значение происходящего. Передо мной был телевизор: шел репортаж о встрече депутатов Верховного Совета России с Горбачевым. А сбоку стоял телефон, по которому поступала информация со Старой площади. Наконец каким-то усталым и будничным голосом мне сообщили: мы в здании ЦК. Охрана КГБ ушла. Персонал эвакуирован. Мы звоним из бывшей приемной Генерального секретаря ЦК КПСС. Свершилось. Я знал, что это удар. Изгнания из своих зданий КПСС уже не переживет» [258] . Гавриил Попов сравнивает захват зданий ЦК КПСС с взятием Зимнего дворца в 1917 г. «Дело сделано, – писал он. – Величайшее событие конца XX века свершилось. Эксперимент с государственным тоталитарным социализмом закончен. Я, как ученый-экономист, уже много лет назад пришел к выводу, что когда-то это обязательно произойдет. Но я не верил, что это произойдет при моей жизни и при моем участии. Но – произошло. Если я ничего больше не сделаю для России и ее народов, этот час взятия зданий ЦК оправдает, по крайней мере для меня самого, всю мою жизнь, все ее беды, ошибки, противоречия... Пусть я не состоялся как мэр. Но я состоялся как демократ» [259] . Историку трудно согласиться с подобного рода оценками, хотя какая-то доля истины в них, вероятно, есть.