Я хочу рассказать историю, которая, как мне кажется, прекрасно иллюстрирует границы чисто механического подхода к пищевому пристрастию. Она приведена Эндрю Вейлом и Винифред Роузен в их замечательной книге «От шоколада к морфию».
Молодая женщина в течение ряда лет испытывала неодолимое влечение к шоколаду. Ей во что бы то ни стало было необходимо есть шоколад несколько раз в день, и вся ее жизнь в буквальном смысле была подчинена этому влечению. Если она просыпалась посреди ночи и обнаруживала, что в доме совсем нет шоколада, то не колеблясь садилась в машину и отыскивала круглосуточный супермаркет, дабы удовлетворить свою потребность.
Так продолжалось несколько лет, и она обратилась в клинику, занимавшуюся вопросами нарушений питания. Лечение оказалось вовсе не таким, как она, возможно, ожидала, но тем не менее весьма эффективным. В клинике с нее взяли обязательство посетить десять сеансов. Ей предложили сесть перед большим зеркалом, а затем вручили порцию шоколадных конфет и прикрепили к запястью прибор, который непрерывно подавал слабые, совершенно безболезненные электрические разряды.
В течение тридцати минут она должна была наблюдать в зеркале, как она ест шоколадные конфеты, — однако ей было велено не проглатывать их, а выплевывать на бумажную тарелку. Поначалу эта процедура казалась ей чем-то абсурдным. Первые семь сеансов не принесли никакого результата. Тяга молодой женщины к шоколаду была столь же сильной, как и прежде, и только внесенная наперед плата заставляла ее продолжать посещать клинику. Но после восьмого сеанса она заметила, что ее интерес к шоколаду ослаб, а к концу десятого сеанса ее пристрастие, сколь бы невероятным это ни показалось, исчезло совершенно. Прошло несколько лет, и оно не восстановилось. Увы, спустя какое-то время она пристрастилась к пирожным!
Я пересказал здесь эту историю с тем, чтобы показать как возможности, так и границы чисто поведенческого подхода к пищевому пристрастию и, в сущности, к любому пристрастию вообще. Такие подходы, несомненно, могут быть весьма оригинальны. Они могут даже оказаться эффективными, если говорить о решении проблемы в достаточно узком смысле. Однако аддиктивное поведение таким образом лишь подавляется, а стоящие за ним духовные потребности остаются неудовлетворенными. Основа пристрастия остается незатронутой и неизбежно находит новые пути для своего проявления.
Доступ к подлинному источнику любого пристрастия и действительной возможности позитивного роста человека возможен только через посредство Духа. В связи с этим я часто рассказываю анекдот о человеке, который, услышав по радио музыку Бетховена, начал разбирать приемник, пытаясь найти там Бетховена. Но Бетховен — это не радио. А мозг, центральная нервная система, пищеварительная система и прочие «винтики» человеческого тела — это вовсе не «винтики». Это проявления высшего «Я». Они доступны через посредство искреннего намерения. И не важно, насколько глубоко укоренилось пристрастие, — вы можете сделать так, что оно не устоит перед скрытой в вас духовной силой.
До сих пор мы имели дело с пристрастиями, обусловленными тем или иным веществом, и выяснили, каким образом они оказались частью человеческой истории почти с самого ее начала. Современное общество, однако, представляет собой среду, в которой возникли совершенно новые категории аддиктивного поведения. В этой главе мы вкратце рассмотрим три примера таких «современных» пристрастий. И хотя они не связаны со злоупотреблением теми или иными веществами и не представляют непосредственной угрозы для жизни, эти модели поведения обладают всеми характерными чертами классического пристрастия. Распознать их и им противостоять бывает, между тем, едва ли не трудней. Пристрастие к работе, к беспорядочным половым связям или телевизору не предполагает какой-либо противозаконной деятельности. Подобные модели поведения являются аддиктивными в том смысле, что могут захватывать непропорционально большую часть жизни человека — а то и всю ее целиком.
Слово — трудоголик известно каждому, но мне этот термин кажется не вполне точным. Он предполагает аналогию между пристрастиями к работе и алкоголю, однако это, несомненно, совершенно разные вещи.
Так, мы можем сказать о слишком много пьющем человеке, что он «себя не контролирует». Алкоголик не способен управлять своим поведением в отношении пития. По мере того как пристрастие к алкоголю прогрессирует, такая неспособность к самоконтролю начинает проявляться вполне зримо: дрожь в руках, нарушение координации движений, затрудненное засыпание или пробуждение, свидетельствующие, что физические, интеллектуальные и эмоциональные управляющие системы человека не работают должным образом. У некоторых алкоголиков неспособность к самоконтролю может даже представлять собой своего рода подсознательную цель или стратегию — так, в психоанализе алкоголизм рассматривается как попытка совладать с неудовлетворенными потребностями, уходящими своими корнями в раннее детство. Утрачивая контроль над собой, алкоголик возвращается в состояние, в котором о нем вынуждены заботиться другие люди. Они могут соглашаться либо не соглашаться это делать, но не контролирующий себя алкоголик просит их о помощи в решении элементарных жизненных задач, а то и настойчиво требует оказать ему помощь.
Трудоголик же ведет себя совершенно по-другому. В то время как алкоголизм часто представляет собой практически совершенно детский способ приблизиться к людям, непрерывная работа является способом отдаления от них. Это уход в ту область жизни, где от человека требуется самоконтроль и весьма почитается мастерство. В основе поведения алкоголика могут лежать детские фантазии, трудоголик же представляет себе себя абсолютно взрослым.
Основная фантазия, порождающая пристрастие к работе, практически всегда происходит из ощущения человеком, что все прочие сферы жизни лежат за пределами его влияния. Более конкретным примером здесь может послужить то, что трудоголик часто бывает не готов совладать с перипетиями семейных отношений: его «не трогай меня, я работаю» выглядит как вполне достойный и даже вызывающий восхищение способ ухода от них. Всякие там «подстриги лужайку», «оплати счета», «выкупай собаку» и «не забудь о нашей годовщине» вместе взятые меркнут перед «Я работаю! Это очень важно!».
Несколько лет назад у меня была пациентка — девочка, которой требовалось длительное лечение и несколько серьезных хирургических операций. В итоге все кончилось хорошо, но девочке каждый раз приходилось проводить по нескольку недель в больнице, где единственным развлечением были прогулки по коридору и посещение тамошней комнаты для игр. Несмотря на то что семья девочки жила в маленьком городке, расположенном не так уж близко от больницы, ее мать была с ней каждый день, а отец приезжал каждые выходные.
В соседней же палате лежала девочка, чей отец почти у нее не появлялся; по всей видимости, обязанность навещать больного ребенка целиком и полностью лежала в этой семье на матери. Это привлекло внимание всех в отделении, так как отец девочки был известным и влиятельным человеком в индустрии развлечений и его многомиллионные сделки были предметом пристального внимания прессы.