Канун
12 ноября пошел первый большой снегопад. В белых маскхалатах разведчики партия за партией уходили по свежему снегу в тыл противника. Они обнаружили, что на линии предстоящего наступления румыны строят сеть бетонных бункеров, но пополнений к ним не поступило, и строительство по всему фронту еще далеко от завершения. Разведчики привели с собой немецких строителей бункеров. Радостная новость о человеческой корысти и беспечности — основная часть бетона пошла на строительство штаба румынской армии, а сооружения в далекой степи остались в первозданном виде, слегка начатыми.
13 ноября Жуков и Василевский сделали вместе со Сталиным последний обзор предстоящего масштабного предприятия. Впечатления Жукова: «Сталин, можно сказать, был доволен. Он не спеша попыхивал трубкой, поглаживал усы и выслушал нас не перебивая». К наступлению были готовы более миллиона солдат, подготовлены 119 полевых госпиталей с 62 тысячами коек. В войсках стало ощутимо возбуждение. В канун рокового дня у немцев прозвучала необычно краткая погодная сводка: «По фронту без значительных изменений. Ледяной покров на Волге несколько ослабел».
Глухое уныние безбрежных русских степей прятало в себе нашу удачу. Мелкий колючий снег кружил по степи, навевая на противника дрему. Но волнение жгло кровь молодых танкистов и артиллеристов, замерших в траншеях автоматчиков (по восемь человек на танке). В их руках была судьба Родины.
16 ноября по Дону пробежали первые метели. Еременко уже передвинул свой командный пункт ближе к фронту (маскируя свой командный пункт под административное учреждение). Командующий танковой армией Батов был буквально в нескольких десятках метров от передовой, куда ожидалось прибытие генерала Рокоссовского. Панорама внешне была почти идиллической. Впереди широкое южное поле, за ним покрывающийся первым льдом Дон, на его дальнем берегу — покрытые первым снежком кусты. Затем, для отрезвления, две линии траншей, а за ними пулеметные гнезда, доты, системы траншейного сообщения.
Роты разведки уже работали за линией фронта. В их задачу входило определение объектов вражеской обороны, целей для артиллерии, путей продвижения для танков, проходов в минных полях. И хотя командирам высокого ранга поступил суровый приказ оповестить своих людей о наступлении лишь за три часа до его начала, в воздухе реяло ожидание. Блестели глаза, росла уверенность, что должно произойти нечто важное. 18 ноября командиры частей получили «личный и срочный» приказ начинать в 7.30 утра 19 ноября артподготовку.
Танки Романенко вышли на исходную позицию, когда в 16.17 восемнадцатого ноября пришло кодовое сообщение: «Пошлите посыльного забрать меховые перчатки». Это означало, что пехоте и танкам атаку начать в 8.50 девятнадцатого ноября. В полночь 18 ноября Чуйкову было приказано находиться поблизости от радиопередатчика. Он недоуменно смотрел на приемник. Внезапно его замполит Гуров ударил себя по лбу: «Я знаю, это приказ о большом контрнаступлении!» Пока догадка не подтверждалась, но волнение охватило всех присутствующих. О чем думал Чуйков? Контрнаступление для его людей — если оно начнется — случится тогда, когда даже сверхчеловеческая отвага защитников города подойдет к опасному пределу. Когда «пионеры» динамитом выбивают солдат Людникова из последних опорных пунктов, а те, словно лишившись инстинкта самосохранения, сражаются с полной самоотдачей. Шестьдесят восемь дней их прекрасной отваги прошли не зря. Фаталистическое самоотвержение обретало строгий смысл.
Темнота опускалась на степь в эти поздние ноябрьские дни рано. Уже в четыре часа стало темнеть. На темном фоне привычно вспыхивали зарницы с востока, со сталинградской стороны. Нашей удачей была почти абсолютная прикованность немцев — и солдат и генералов — к волжскому берегу, к окопам Сталинграда. Они не увидели, что центр исторического действия сместился на отдаленные фланги, на сто шестьдесят километров от «дома Павлова». Именно там теперь решалась судьба самого продвинутого в глубину нашей территории авангарда вермахта.
Строго говоря, румыны видели, что происходит нечто загадочное и тревожное. Командующий 3-й румынской дивизией генерал Думитреску несколько раз обращал внимание на небывалую активность на противоположной стороне. Лучшим вооружением румын были 37-мм пушки, которые в частях Красной Армии называли «пушки-колотушки». Наиболее детальным являлся доклад Думитреску от 29 октября 1942 года. Он спровоцировал маршала Антонеску обратиться к Гитлеру с указанием на потенциальную опасность ситуации, в которой южный берег Дона не является надежно прикрытым. Но Гитлер был, что называется, «зациклен» на самом Сталинграде. Как и все германское командование. Шахматы более популярны среди русских, немцы решают свои проблемы последовательно, по мере поступления.
Паулюс 9 ноября 1942 года придал румынам специальную группу поддержки во главе с полковником Симонсом. Но танки румын были безнадежно устаревшими — чешские «Т-38». Боеспособность расположенной неподалеку 14-й танковой дивизии была невелика — всю свою боевую мощь она выложила и потеряла в уличных сталинградских боях. Учитывая все это, окружающим офицерам не была понятна почти абсолютная невозмутимость высшего руководства их армии. Знали ли их командиры нечто, что их успокаивало? Переоценивали боевую мощь (неведомо для них) ослабленного 48-го танкового корпуса? Возможно, Паулюс некритически верил в способность этого корпуса отбить любую попытку советской стороны изменить статус-кво.
Капитан Бер вспоминает, как за месяц до описываемых событий его предшественник на штабном посту подошел к крупномасштабной карте, распростер руки над ней и показал места, где русские постараются нанести наступательные удары. «Их клинья встретятся здесь», — и офицер-провидец указал на город Калач. Бер поднимал трубку телефона. Фронт стоял нетронутым, но активность русских была недвусмысленной. Эфир, обычно столь молчаливый на русской стороне, взорвался тысячами голосов. Передавались зашифрованные сообщения. Падал легкий снежок, а капитан Бер фиксировал новые угрожающие сигналы.
В эти дни второй половины ноября румыны, при всей их беспечности (почти национальной черте), все же заметили небывалую активность противостоящих сил. В их штабах зазвенели телефоны, поступили доклады о реве сотен моторов, о танках, выходящих на боевые позиции, о сотнях артиллерийских орудий, подтягиваемых к Серафимовичу и Клетской. Румынские разведчики сообщили о колоннах красноармейцев, собирающихся под прикрытием боевой техники. Офицер связи при румынском штабе — лейтенант Шток (бывший олимпийский чемпион) связался с германским штабом в Голубинке. Его телефонограмму принял капитан Винрих Бер, служивший в штабе генерала Шмидта. Он нанес сведения о перемещении советских войск на большую оперативную карту. Пленный советский офицер тоже говорил о предстоящем наступлении. Первым из значимых немецких офицеров о грядущем советском наступлении узнал лейтенант Герхард Шток, прикомандированный к 3-й румынской армии около Клетской. Занесенная в штабной журнал, его телефонограмма свидетельствует: «Согласно показаниям русского офицера, взятого в плен в расположении 1-й румынской кавалерийской дивизии, ожидаемая атака Красной Армии должна начаться сегодня в пять утра». Других сообщений не было, и дежурные офицеры решили не будить начальника штаба армии генерала Шмидта. Но позже все же сведения были доложены генералам Паулюсу и Шмидту.