10 июня немцы были в семи километрах от Компьена. Но лучшие умы с обеих сторон думали уже не о текущих событиях, а о кампаниях следующего года. Людендорф приказал увеличить производство самолетов до трехсот в месяц между июлем 1918 и апрелем 1919 г. Черчилль координировал союзное производство вооружений на период до весны 1919 г. До 12 июня немцы спорадически наступали, но в этот день Людендорф отдал приказ остановиться: танковые контратаки были слишком дорогостоящими для немецкого авангарда. Давал о себе знать и горчичный газ, впервые использованный французами в массовом объеме.
Для судеб России важными были две правительственные конференции немцев между четвертым наступлением немцев на Западе, приостановленным 14 июня 1918 г., и последним, пятым, которое началось 15 июля. На конференции в Спа под председательствованием императора, трех прежних глав кабинета министров и канцлера уверенность в конечной победе была всеобщей. Цели на Востоке достигнуты, польская проблема решена, Россия изолирована и экономически «открыта».
Точку зрения скептиков выразил 24 июня министр иностранных дел Рихард фон Кюльман полному составу рейхстага: не следует ожидать «какого-либо определенного окончания войны посредством чисто военного решения» [222] . Националистически настроенные депутаты потребовали его головы и получили ее. Новым канцлером стал адмирал Пауль фон Гинце.
ШЕСТОЕ ИЮЛЯ
Участвующие в правительственной коалиции совместно с большевиками левые эсеры летом 1918 г. стали приходить к пониманию опасности дальнейшего сближения с немцами. Следовало решить задачу ликвидации Ленина и германского посла в России. Убийство Ленина означало бы уход с политической арены самого большого приверженца мира с Германией. Убийство германского посла обязано было вызвать репрессии Берлина. В этом случае Россия обязана была бы возвратиться в строй Антанты. 6 июля 1918 г. в Москве был убит посол Мирбах, а 29 июля в Киеве эсеры застрелили германского фельдмаршала фон Эйхгорна. Большевики расценили действия эсеров как прелюдию к мятежу. Они видели близость своего исторического краха и решили подавить мятеж военной силой.
Посол Мирбах не питал иллюзий относительно режима, при котором он был послом: «Людей убивают сотнями. Все это не так уж плохо, но нет сомнений в том, что физические меры, помогающие большевикам удерживать власть, не могут служить постоянной опорой их правления». Немцы были удовлетворены состоянием двусторонних отношений — они оторвали от России громадные куски ее территории, вели выгодные экономические дела и, главное, могли не беспокоиться за Советскую Россию. Занятая Гражданской войной, она была просто не в состоянии начать войну против Германии с Востока, когда Людендорф готовился нанести удар по Западу. Мир на Восточном фронте был непременным условием глобальной стратегии немцев. Потому-то посол Мирбах и писал Диего Бергену, что ему нужны минимум три миллиона рублей в месяц для поддержания «приличных» отношений с большевиками. И он боялся, что германская «золотая» река может иссякнуть — Германия сама была не в блестящем состоянии.
Впрочем, Мирбах церемонился только в официальных контактах с Советским правительством; своим он давал понять, что (письмо Диего Бергену 25 июня 1918 г.) «нам даже не нужно будет прилагать слишком больших усилий, до самого последнего момента сохраняя видимость приличных отношений с большевиками. Постоянные ошибки в руководстве страной и акты грубого попрания наших интересов должны послужить подходящим поводом для развязывания военных действий в любое удобное для нас время».
Несложно предположить, что германские телефоны и практически все виды связи с послом Мирбахом большевиками контролировались, и у большевиков едва ли были иллюзии относительно дружественности германского посла.
Состоявший при главе ВЧК Дзержинском Яков Блюмкин, рослый и крепкий брюнет, явился исполнителем заговора. В три часа пополудни 6 июля 1918 г. Блюмкин и его сообщник, также сотрудник ВЧК Андреев, подъехали к германскому посольству в Денежном переулке. Охрана пропустила их, увидев пропуск, подписанный Дзержинским. Они просили об аудиенции у посла Мирбаха по якобы неотложному делу. Посол вышел к высоким чинам тайной полиции большевиков, дело было неясное. Оказалось, что речь идет о некоем графе Роберте Мирбахе, попавшем в плен к русским и удерживаемом в Чрезвычайной комиссии. Роберт Мирбах принадлежал к австро-венгерской ветви семьи Мирбахов, родство с послом было очень отдаленным. Беседа за круглым столом, где собеседники сидели друг против друга, продолжалась примерно десять минут, когда Блюмкин опустил руку в портфель, вытащил револьвер и несколько раз в упор выстрелил в посла Мирбаха и двух его помощников. Ни один из выстрелов не достиг цели; помощники посла упали на пол, а сам Мирбах постарался скрыться в соседней комнате. Блюмкин догнал его и выстрелил в затылок — это был смертельный выстрел. Но для верности Блюмкин бросил в посла еще и гранату. Взрыв большой силы сотряс здание. Воспользовавшись переполохом, Блюмкин и Андреев выпрыгнули из окна в сад, а затем перемахнули через чугунную ограду посольства. Их уже ожидал автомобиль с заведенным мотором, умчавший их в неизвестном направлении — несколько месяцев о них ничего не было известно.
Согласно воспоминаниям Троцкого, Ленин в узком кругу обсуждал происшедшее в германском посольстве. В Кремле несомненно знали об определенной недружественности Мирбаха (равно как и об искусственном характере коалиции большевиков с левыми эсерами). Троцкий заметил: «Кажется, левые эсеры могут оказаться той самой вишневой косточкой, на которой нам суждено поскользнуться». Ленин ответил так: «Судьба колеблющейся буржуазии в точности это подтверждает. Они оказались вишневой косточкой для белогвардейцев. Нам надо во что бы то ни стало повлиять на характер доклада германского посольства в Берлин».
Когда происходили эти события, в Большом театре проходил V Всероссийский съезд Советов. Явно по данному сигналу большевики покинули здание театра, его окружили верные большевикам войска, и члены фракции левых эсеров были арестованы. Казармы верных эсерам частей были обстреляны из орудий, остальных левых эсеров оттеснили к Курскому вокзалу.
МОСКВА СТРЕМИТСЯ СОХРАНИТЬ СВЯЗИ С НЕМЦАМИ
С тех пор большевики в России никогда не входили в политические коалиции. Западные послы читали заявление теперь уже однопартийного большевистского правительства: «Двое негодяев, агенты русско-англо-французского империализма, подделали подпись Дзержинского, проникли к германскому послу графу Мирбаху при помощи фальшивых документов и, бросив бомбу, убили графа Мирбаха». Ленин посетил германское посольство с выражением соболезнований.
Германское правительство приступило к обсуждению возможностей пересмотра своей политики в России. Был ли смысл в том, чтобы иметь дело с шатким правительством? Берлин видел трудности большевиков и ждал их падения буквально с часу на час. Такая ситуация не благоприятствовала долговременному сотрудничеству. Не лучше ли передоверить решение «русской задачи» военным? К этой точке зрения склонялись кайзер Вильгельм, его наследник принц Генрих, генерал Людендорф и новый министр иностранных дел Гельферих: бросить против большевизма германские дивизии и поставить у власти в России прогерманских монархистов. К такому же выводу вели правящую верхушку Германии представители белой эмиграции, прибалтийские немцы, представители казачьих формирований на Юге России: германский кайзер не должен пятнать себя сотрудничеством с убийцами царя. Чиновники и генералы начали опасаться воздействия красной пропаганды на германский рабочий класс и армию. Более и важнее всего: у Германии появился шанс осуществить если не союз, то мир Центральной Европы с Западом, используя в качестве предлога необходимость противостоять разлагающему социальному влиянию России. Люди вокруг Людендорфа считали в июле 1918 г., что последнему наступлению Германии на Западе должна предшествовать попытка нащупать шанс примирения с Антантой и американцами. Но Запад держался жестко, и это было решающим обстоятельством. Теперь точно предстояла битва на Западе, и в этой обстановке русский тыл следовало не ожесточить, а замирить.