– Он… – обессиленно сказала Мариша, откидываясь на спинку кресла.
– Не знаю… – в сомнении прошептала Любовь Петровна. – Лицо похоже, голос похож. Борода у отца так же клинышком росла… Он старшим лейтенантом был, в отпуске не брился… Как из Анголы вернулся с ранением, три месяца отдыхал. Бриться не хотел. Он из всей группы один в живых остался и переживал… Борода отросла… Такая же… Похож… А что-то в поведении… Не так как-то себя ведет… Отец же, помнишь, такой стремительный был… А этот… И говорит…
– Как слабоумный… – задумчиво сказала Мариша. – Они же говорят, что у него деменция…
– Нет… Это… Я бы не так сказала… Это… Как после операции, когда от наркоза отходит… – поправила Любовь Петровна. – И не все еще сообразить может… Временное явление…
Новый телефонный звонок не дал им договорить. Любовь Петровна схватила трубку первой, а Мариша на часы глянула – кто так поздно?
– Любовь Петровна, я понимаю, что вам сейчас не до сна, потому и звоню.
– Да-да, Владимир Андреевич… Мы только что смотреть закончили… Трижды прокрутили…
– Мне тоже кассету скопировали и привезли. Впечатление у меня двоякое.
– У нас тоже. Внешне – он, и борода у него росла так же. А по поведению, по манере разговаривать – есть сомнения.
– Манера разговаривать – это момент преходящий. Но вы, наверное, лучше меня его помните. Я в своем архиве покопался, нашел две фотографии, где Андрей Никитович присутствует. Но снимки старые и мелкие. Идентифицировать будет трудно. Если вы не против, завтра утром к вам заедет тот самый капитан, что кассету привозил. Вы подберите ему фотографии. В лаборатории попробуют провести компьютерную идентификацию.
– Хорошо, обязательно… У нас есть хорошие фотографии. Обязательно, Владимир Андреевич. Спасибо вам. Еще вот что, я только сейчас сообразила. Этот дворник… Фамилия – Солимов… У Андрея Никитовича мать была таджичкой. Ее фамилия – Солимова. Гульчехра Солимова…
– Вы предполагаете, что это какой-то родственник?
– Нет… Я предполагаю, что это он… Но… Как это сказать…
– Оперативный псевдоним?
– Может, и так это называется… Я не знаю, я путаюсь… Он не стал бы от нас прятаться, как вы, наверное, подумали…
– Я так не подумал. Оперативный псевдоним мог быть придуман кем-то другим, кто знает его биографию. И он не может прятаться одновременно и от семьи, и от Службы…
– Вы точно знаете, что управление здесь ни при чем?
– Я был бы в курсе. Значит, мы с вами представляем одну заинтересованную сторону. Мы с вами, и Служба вместе с нами. И мы постараемся все выяснить, но делать это следует осторожно и аккуратно. Иначе мы можем ему навредить. Понимаете, о чем я говорю?
Отставной полковник называл Главное разведуправление, как и Андрей Никитович, Службой.
– Не очень…
– Мы не знаем, что с Андреем Никитовичем случилось, если это все-таки действительно он. И грубым вмешательством можем подставить его под удар. Поэтому я попрошу вас не делать никаких самостоятельных шагов, не посоветовавшись со мной.
– Я думала завтра с дочерью найти его… Хотя бы посмотреть, поговорить…
– Ни в коем случае! Категорично! Это может его просто погубить…
Любовь Петровна вздохнула и неохотно согласилась:
– Хорошо…
* * *
Головная боль была настолько сильной, что вызвала, как показалось Абдулло Нуровичу, тоску, схожую с зубной болью. Он даже по своей маленькой однокомнатной квартирке ходить не мог, потому что каждый шаг отдавался в голове звоном колокола. И телевизор выключил, не досмотрев до конца новости, хотя новостями интересовался постоянно и постоянно ждал, когда люди, и он в том числе, будут жить лучше.
Из всех лекарств дома были только такие, которые снимали беспокойство. Их врач выписал, и Абдулло Нурович был врачу за это благодарен, потому что таблетки всегда ему помогали. Сейчас, когда вместе с головной болью пришла непонятная тоска, даже захотелось, чтобы заглянул с бутылкой кто-нибудь из двух Валерок, что дома пить не рискуют. Конечно, это от головной боли не спасет, но спасет от тоски и от одиночества. И вообще, пора уже, как давно собирался, завести себе собаку. Не такую, чтобы досаждала лаем и самому хозяину, и соседям, а добренькую. Абдулло Нурович уже присматривал себе не однажды щенков. Но все, кто продавал их, хвастались, что собака злая. И если даже не сумеет защитить, то шум поднимет. Они считали это достоинством, тогда как Абдулло Нурович считал недостатком. Только однажды ему попался щенок ньюфаундленда, хозяин которого на вопрос о злобности засмеялся и сказал, что собаки этой породы закусать не могут, но могут зализать до смерти. От избытка любви к человеку.
Дворник готов был такого щенка купить, несмотря на его солидные размеры и на то, что кормить ньюфаундленда следует так же, как, наверное, человека, члена семьи. Но, когда Абдулло Нурович узнал цену, желание пропало сразу – свою полугодовую зарплату за щенка он выложить не мог. И не от жадности, а потому, что у него просто никогда не было в руках такой суммы сразу.
Но добрую собаку хотелось. Она смогла бы помочь ему не чувствовать свое одиночество.
Головная боль все нарастала. И Абдулло Нурович решил лечь спать раньше, чем обычно, в надежде, что сон его вылечит. Он даже постель начал стелить, не делая резких движений, чтобы не поднимать в голове шумовую волну, когда в дверь позвонили. Пришлось идти открывать, недоумевая, кто это мог пожаловать. Хромой Валерка уже был, толстый Валерка звонил. Может быть, тот милиционер, что составлял протокол, решил заглянуть? Он же обещал…
Не спрашивая, кто пришел, Абдулло Нурович открыл дверь и удивился. Оказывается, пришел врач, который навещает его раз в месяц и в последний раз был несколько дней назад. Следовательно, его визита можно было бы, казалось, и не ждать.
– Вечер добрый, – сказал Михаил Михайлович. – Не ждали?
– Не ждал… – как всегда честно, сознался Абдулло Нурович.
Михаил Михайлович, в отличие от хромого Валерки, всегда ждал, когда его пригласят в дом, и вообще, был человеком вежливым и обходительным.
– Проходите… – посторонился Абдулло Нурович. – Я сегодня болею…
– Что с вами? – врач бочком, словно стесняясь своего позднего визита, перешагнул порог и аккуратно, без стука прикрыл за собой дверь.
– Голова болит…
– Я уже слышал, что с вами произошло, – сказал Михаил Михайлович.
– Откуда?
– Сотрудники телевизор смотрели… Должно быть, у вас после этого голова и разболелась. Вас не ударили?
– Нет… Они как-то все промахивались, а я нечаянно попадал…
– Руки не повредили?
– Я руками не бил, я только метлой…
Гость разулся около порога. Аккуратно поставил на коврик свои ботинки, с которых стекал растаявший грязный снег. Вместе прошли в комнату и устроились в тех же креслах перед телевизором, в которых хозяин еще недавно сидел с хромым Валеркой.