Генерал Аладьян хорошо знал, в какие суммы обходится государству подготовка квалифицированных бойцов спецназа. Применение нового метода таких вложений не требует. Будь его личное желание, генерал мог бы окружить себя самым боеспособным подразделением и даже захватить власть в любом из государств бывшего Советского Союза. Только одним применением своего метода. И это можно было бы сделать уже сейчас, когда испытания не закончены…
Конечно, кто-то предъявит генералу обвинения в несанкционированных действиях. Конечно, в своем докладе он не будет афишировать расстрел чиновника мэрии. Но хватит даже того, что он захватил восьмерых офицеров спецназа ГРУ и ставит над ними опыты. Впрочем, для пущей эффективности Эдуард Осипович готов даже этих офицеров вернуть к нормальной жизни, и, более того, вернуть в строй более боеспособными, чем они были. Но превращение боевых офицеров в безобидных людишек можно наглядно показать только таким образом. И он пошел на это умышленно, будучи уверен, что победителей не судят. Слишком велик будет эффект от его разработок, чтобы любые претензии получили ход…
…Михаил Михайлович Иванов постучал, открыл дверь и протиснулся в нее, как всегда, бочком и, как всегда, с доброй улыбкой.
– Я закончил, товарищ генерал. Доложить результаты?
– Докладывай, только постарайся уложиться в понятное и короткое сообщение. Есть что-то серьезное?
– Есть маленький индивидуальный штрих, который портит общую картину.
– Рассказывай…
– Наш проект называется «Рецессивный фантом». Так вот, точно сказать я пока не могу, для точного результата нужны длительные наблюдения. Но пока, как я понимаю, у объекта «Солимов» срабатывают собственные рецессивные программы организма. Видимо, отдельные участки мозга не воспринимают блокировку, как постоянную константу, и при наличии особых условий мозг выбрасывает рецессивный импульс. Я сравнивал с результатами исследований других объектов. Это наблюдается только у объекта «Солимов», хотя мы имеем полное право предположить, что другие объекты просто не попадали в условия, когда может сработать их рецессия. Одновременно с равным правом мы можем допустить, что у объекта «Солимов» существуют индивидуальные подстройки мозга, которые нам не известны, и мы, следовательно, не смогли их учесть.
– Какие подстройки? – не понял Аладьян.
– У него, насколько мне известно, было две контузии, одна из них тяжелая, с прострелом в лобовую кость, трещиной лобовой кости и растечением части мозговой жидкости. Это могло как-то перестроить мозг, а мы рассматриваем объект «Солимов» по общей схеме. И в результате сталкиваемся в непонятными нам вещами.
– И как это можно проверить? – спросил генерал.
– Только вскрыв мозг… – очень добродушно, почти наивно улыбнулся подполковник.
– М-м-м… – промычал Эдуард Осипович. – Над этим следует хорошенько подумать…
* * *
Телефонный звонок раздался как раз тогда, когда Абдулло Нурович заваривал чай.
Он всегда вставал рано, потому что торопиться не любил. Знал, что некоторые люди желают понежиться в постели, но сам никогда к такому склонности не имел. Если проснулся, чего лежать. Можно и зарядку сделать. В отличие от большинства людей, Абдулло Нурович каждое утро делал интенсивную зарядку. Даже когда в больнице лежал, чем сильно озадачивал и больных (некоторые из которых начинали ему подражать), и особенно медперсонал, который видел в этом значительное отклонение от норм нормального поведения и даже пытался с этим бороться методом назначения дополнительных уколов болезненного анабазина. Но самому Солимову зарядка доставляла удовольствие, и он ежедневно ее делал. И потому был, как сам считал, всегда бодр и всегда хорошо работал. По крайней мере, ему дважды давали грамоту, как лучшему дворнику, а однажды даже небольшую премию выписали. А жители его участка были довольны и часто самому Абдулло Нуровичу об этом говорили.
Чай заваривался… А Абдулло Нурович, оставив чайник на кухне, заспешил к телефонному аппарату, обладающему звонком резким и неприятным, и потому всегда хотелось быстрее снять трубку.
– Слушаю вас… – сказал вежливо, не слишком беспокоясь по поводу такого раннего звонка. Ему не часто звонили, но звонили все, кому не лень и по любому пустяку. Соседи любили использовать дворника, если нужно было что-то сделать – помощь бесплатная, что в нынешние времена редкость, так почему же не воспользоваться безотказностью доброго человека.
Но в этот раз молчали.
– Я вас слушаю, – повторил Солимов. – Говорите…
И опять на другом конце провода была тишина, но эта тишина была живая. Чувствовалось неровное дыхание, которое улавливала чуткая мембрана прижатой к губам трубки.
– Вы слышите меня? – теперь спросил уже сам Абдулло Нурович. – Говорите…
– Папа… Это я, Мариша…
– Вы, наверное…
Абдулло Нуровичу показалось, что он сказал о том, что кто-то там ошибся номером. Но он ничего не сказал. Он не узнал голос, но, несмотря на это, что-то в груди вдруг тонко-тонко, с едва заметной болью, защемило, завибрировало, и в ушах зазвучали какие-то едва уловимые колокольчики. Тоже тоненькие и словно отдаленные. И опять вернулось вчерашнее беспокойство. Разница в том только состояла, что голова, как обещал Михаил Михайлович, не заболела. Но и вчера голова тоже заболела позже.
– Кто это? – спросил он совсем другим тоном, показавшим и его боль, и его удивление, и еще какие-то чувства и ощущения, возникшие во внутреннем мире дворника, но в ответ услышал уже только короткие гудки. Трубку положили…
Пожав плечами, Абдулло Нурович тоже положил трубку и неторопливо пошел в кухню, откуда принес на столик чайник и чашку. Утром он никогда не включал телевизор и наслаждался чаем в тишине и покое. Постепенно улеглось беспокойство в груди, а когда первый чайник закончился, перестали позванивать в ушах и колокольчики.
Однако, когда настаивался второй чайник, вдруг всплыл в памяти голос. И теперь уже этот голос показался другим. Нет, он не стал узнаваемым, просто нес боль и теплоту…
– Любушка… – вслух проговорил Абдулло Нурович.
И вдруг спохватился. Нет, прозвучало совсем иное имя… Мариша… Откуда же тогда взялось в памяти это? Кто такая Любушка? Он пытался вспомнить, кого и когда называл так, и вспомнить не смог. Была в больнице санитарка Любовь Ивановна, что приносила из дома маргарин, чтобы мазать больным на хлеб, а домой уносила сливочное масло, которое больным привозили из столовой. Но это явно не она. Была еще молодая и злая Любка в бухгалтерии, где приходилось получать зарплату. Она всегда ошибалась в расчетах, и люди с ней ругались. Не ругался только один Солимов, но она и на него злая была. Но это тоже не она… А Любушка и Мариша вдруг встали в один ряд и стали равнозначными. Абдулло Нурович повторил два имени, и от этих имен, ничего для него, казалось бы, не значащих, повеяло теплом и тонкой-тонкой, не угнетающей, какой-то светлой тоской.
А он повторял и повторял эти два имени снова и снова, снова и снова. И это нравилось ему. Он пил чай, не чувствуя, что пьет, не наслаждаясь вкусом, как всегда наслаждался, но между глотками слушая звучание имен, и в этом была крупинка счастья, в другое время недоступная для него. Оказывается, для счастья нужно совсем немного. Для счастья следует только два имени несколько раз повторить, и все уже видится хорошим и добрым, и мир уже живет без злых мыслей, и хочется улыбнуться каждому встречному, что угрюмо смотрит на твою метлу. Все просто…