Говоря о том, что массовые и необоснованные репрессии развернулись после убийства члена Политбюро, секретаря ЦК ВКП(б) и первого секретаря Ленинградского обкома партии С. М. Кирова 1 декабря 1934 года, Хрущев одновременно намекал на ответственность Сталина за организацию этого преступления. В то же время известно, что усилия комиссии ЦК КПСС, специально созданной после XXII съезда с целью доказать вину Сталина в убийстве Кирова, не принесли нужные Хрущеву результаты. Последующие усилия, предпринятые с середины 1980-х годов, с целью найти «неопровержимые доказательства» вины Сталина в убийстве Кирова, также не увенчались успехом. И все же к версии Хрущева упорно возвращаются и ее популяризируют.
Хрущев и его последователи старались создать впечатление, будто яркий оратор и популярный руководитель Киров был соперником Сталина. Но, с одной стороны, Киров не играл столь видной роли в руководстве, как Молотов, Ворошилов, Каганович, Калинин. Поэтому на XVII съезде, в отличие от Молотова и Кагановича, а также Куйбышева, он не выступал с докладами. Он не открывал и закрывал съезд, как Молотов и Ворошилов. Его участие в съезде ограничилось двумя речами, одну из которых он произнес на митинге трудящихся на Красной площади.
С другой стороны, Киров был близким другом Сталина. Приемный сын Сталина Артем Сергеев, бывшие охранники Сталина в своих воспоминаниях писали о том, что Сталин постоянно приглашал Кирова к себе на квартиру или на дачу, когда тот приезжал по делам в Москву. Летом 1934 года Сталин опять пригласил Кирова к себе на дачу в Сочи. Тогда Сталин привлек его наряду со Ждановым к подготовке указанных выше «Замечаний» относительно учебников истории.
Однако, как это почти всегда бывает, популярный в стране С. М. Киров был объектом жгучей неприязни, а то и ненависти ряда людей. Известно, что еще в 1932 году «Платформа» рютинского «Союза марксистов-ленинцев» объявила Кирова «оппортунистом», причислив его к тем, кто «приспособляется к любому режиму, любой политической системе». В «Платформе» утверждалось, что до революции Киров был кадетом и редактором кадетской газеты во Владикавказе.
В это время в потворствовании Рютину обвиняли не Бухарина и Рыкова, которые, как и Рютин, принадлежали к «правым», а Зиновьева и Каменева. Именно их исключили из партии и выслали из Москвы за хранение текста «Платформы». Следует учесть, что бывших сторонников Зиновьева и Каменева было особенно много в Ленинграде. Именно там было много и личных врагов Кирова, так как он возглавил партийную организацию Северной столицы после разгрома зиновьевской оппозиции. Люди, утратившие властное положение в этом городе, а нередко и исключенные из партии, связывали свое личное несчастье с деятельностью Кирова, хулили его и желали ему всяческих бедствий.
В этом городе у С. М. Кирова были и враги не на политической почве. Не следует забывать, что убийство, совершенное Леонидом Николаевым, имело личный мотив: Киров находился в любовной связи с женой Николаева — Мильдой Драуле. Историк Рой Медведев признает: «Что касается Николаева, то все источники сходятся на том, что этот психически неуравновешенный человек действовал вначале по собственной инициативе. Озлобленный и тщеславный неудачник, он мнил себя новым Желябовым и готовил убийство Кирова как некую важную политическую акцию».
Однако очевидно, что Николаев вряд ли сумел бы совершить убийство Кирова, если бы не поразительное бездействие работников НКВД в Ленинграде. Многие факты, в том числе и те, что приводит Рой Медведев для обвинения Сталина, на деле лишь убедительно свидетельствуют о том, что те, кто отвечал за безопасность С. М. Кирова, сделали немало, чтобы не помешать Л. Николаеву сделать роковой выстрел. Указав на то, что еще до убийства Кирова Николаев тщательно изучал маршруты его прогулок, Рой Медведев напоминает, что «во время одной из прогулок охрана задержала человека, который приблизился к Кирову. Это был Николаев. В его портфеле оказался вырез, через который можно было выхватить спрятанный револьвер, не открывая застежку. В портфеле лежал также чертеж с маршрутами прогулок Кирова. Л. Николаева допрашивал заместитель начальника УНКВД области И. Запорожец, лишь недавно прибывший в Ленинград доверенный сотрудник Ягоды… Запорожец не доложил о задержанном своему непосредственному начальнику Ф. Д. Медведю, который был близок к Кирову, а позвонил в Москву Г. Ягоде… Через несколько часов Ягода дал указание освободить Николаева». Рой Медведев отмечает, что Николаев «через некоторое время… снова был задержан на мосту охраной Кирова, которая вторично изъяла у него все тот же заряженный револьвер… Николаева снова освободили».
Поведение работников НКВД и лично Ягоды свидетельствует о том, что они все делали для того, чтобы Николаев выстрелил в Кирова. Не исключено, что те, кто направлял действия Николаева (возможно, так умело, что сам убийца не подозревал этого), не обязательно стремились убить Кирова. В пользу такого предположения говорит выбор ими исполнителя теракта. Для убийства наверняка скорее всего был бы избран опытный стрелок с железной выдержкой. Не имевший большого опыта обращения с огнестрельным оружием и психически неуравновешенный Николаев скорее всего не мог выстрелить точно. Однако, если Ягода и другие заговорщики исходили из аналогии с покушением на Ленина в 1918 году, то и этого им было достаточно для реализации своих планов по дестабилизации обстановки в стране.
Вернувшись из Москвы после завершения ноябрьского пленума ЦК ВКП(б), С. М. Киров с утра 1 декабря 1934 года работал дома, готовясь к выступлению по итогам пленума перед партийным активом города во дворце имени Урицкого. Он не собирался посещать обком партии в Смольном, где в это время шло совещание по поводу отмены продовольственных карточек. Неожиданно около 16.00 Киров позвонил в гараж и вызвал машину. Почему так поступил Киров, никто никогда не узнал. Через полчаса Киров прибыл в Смольный. Там его уже давно поджидал Николаев. Свидетели видели, как Киров и Николаев шли вместе по коридору Смольного на третьем этаже, о чем-то беседуя друг с другом. Личный охранник Кирова М. В. Борисов по каким-то причинам отстал от них. Не был на своем посту и охранник А. М. Дурейко, который был обязан обеспечивать безопасность коридоров третьего этажа.
Свидетелями покушения стали трое электриков, которые вели ремонтные работы в коридоре Смольного: Васильев, Леонник, Платоч. Последний утверждал, что после выстрела он сбил Николаева с ног сильным ударом молотка, а затем обезоружил его. Однако его показания опровергались другими свидетелями.
Сталин почти немедленно узнал об убийстве, когда он проводил в Кремле совещание с участием Молотова, Ворошилова, Кагановича и Жданова. Было принято решение выехать в Ленинград. Почти все присутствовавшие на совещании, кроме Кагановича, отправились на вокзал. К ним присоединились заместитель Кагановича по комиссии партийного контроля Ежов, первый секретарь ЦК ВЛКСМ А. В. Косарев, Г. Г. Ягода, первый заместитель наркома внутренних дел СССР Я. С. Агранов, нарком внутренних дел Белорусской ССР Л. М. Ваковский, а также другие работники НКВД.
Однако до отъезда состоялся разговор Сталина с Енукидзе. Не осталось никаких свидетельств этого разговора, но его результатом стало опубликованное на следующий день постановление ЦИК и СНК СССР «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик». Зная сталинский стиль подготовки даже гораздо менее значительных документов, очевидно, что выход в свет этого постановления нарушал заведенный самим Сталиным и тщательно соблюдавшийся им порядок разработки правительственных распоряжений и государственных законов. Во-первых, это постановление было принято без согласования с остальными членами Политбюро. Во-вторых, этот законодательный акт был подготовлен не членом и не кандидатом Политбюро, а секретарем ЦИК. В-третьих, утверждалось, что постановление было составлено на основе сталинских указаний, произнесенных по телефону, даже без проверки Сталиным окончательного текста. Можно допустить, что, узнав об убийстве Кирова, Сталин был вне себя от гнева и возмущения и сам нарушил обычный порядок подготовки подобных решений.