«Обычно в Треблинку приходят ежедневно два состава, утром и вечером, но, когда время поджимает, приходят несколько составов. Каждый из них состоит из 10–20 товарных вагонов (…) Людей быстро выгружают из вагонов. Забитая и в высшей степени нервная человеческая масса облегчённо вздыхает, когда выходит на площадь, где их встречают.
Её сразу встречают евреи из вспомогательной службы во главе с «капо» [заключённым, который выполняет функцию помощника администрации. Им приказывают на языке идиш, что надо делать. Женщин с детьми сразу уводят в бараки, а мужчины остаются на площади. Когда они оглядываются вокруг, то видят на высоком столбе плакат, на котором огромными буквами написано «Внимание, варшавяне», хотя в Треблинку прибывают в массовом порядке составы с евреями и из многих других городов т. н. Генералгубернаторства, а также из Германии и других западноевропейских стран.
«Не беспокойтесь о своей судьбе, — написано далее, — вас всех пошлют на Восток, вы будете работать, а ваши жёны будут вести домашнее хозяйство. Но перед отъездом вы должны вымыться, а вашу одежду надо подвергнуть дезинсекции. Ценные вещи и деньги вы должны сдать в здешнюю кассу; вам будут выданы соответствующие квитанции, и после бани и дезинсекции вы получите всё назад в целости и сохранности» (…)
Чтобы вызвать у евреев доверие к немцам и создать впечатление, будто на приёмной площади действительно производится разделение по профессиям для посылки разных профессиональных групп на работу, на площади в разных местах расставлены таблички с надписями «Портные», «Сапожники», «Столяры» и т. д. Разумеется, в действительности никакого разделения не производится.
Вместо этого капо быстро строят мужчин в ряды по 10 человек, приказывают им снять обувь, потом совсем раздеться и отправиться в баню. Каждый может взять с собой кусок мыла и документы. Тем временем сортировочная команда доставляет снятую одежду на предназначенное для неё место. Женщины и дети тоже вынуждены раздеваться донага.
Теперь наступает последний акт трагедии Треблинки; терроризированная масса мужчин, женщин и детей вступает на свой последний путь, путь смерти. Впереди гонят группу женщин с детьми, которую постоянно подгоняют ударами хлыстов или пинками сопровождающие её немцы с хлыстами в руках (…) У входа в дом смерти № 1 стоит сам начальник с хлыстом в руке и его ударами хладнокровно загоняет женщин внутрь.
Пол в камерах скользкий, люди скользят и падают, но не могут подняться, так как на них наваливаются новые массы насильно загоняемых внутрь жертв. Маленьких детей начальник бросает в камеры на головы женщин. Таким образом камеры заполняются до отказа, потом двери герметически закрываются и начинается медленное удушение водяным паром, который подаётся по трубам через многочисленные отверстия. Сначала изнутри доносятся приглушённые крики, которые постепенно слабеют, и уже через 15 минут казнь завершена.
Теперь наступает очередь могильщиков. С криками и понуканиями немецкие надзиратели гонят их на работу, которая заключается в том, чтобы вытащить трупы из камер. Могильщики стоят у края, напротив заслонок. Заслонки открываются, но трупы не выпадают. Под влиянием пара все трупы образуют монолитную массу, которая склеивается потом убитых (…)
Чтобы могильщики могли вытащить отдельные трупы, эту массу поливают вёдрами холодной воды из ближайшего колодца. Тогда один труп отделяется от другого и их можно легко вытаскивать (…) Раньше могилы находились у самого дома смерти, и убитых можно было быстро зарыть. Но по мере поступления всё новых жертв граница могил передвигалась всё дальше на восток, и доставка трупов к месту их вечного упокоения стала занимать всё больше времени (…) Так казнят мужчин. И они проходят свой путь к смерти через лес (…)
Новый дом смерти рассчитан на уничтожение 8-10 тысяч жертв (в день). С учётом того, что к настоящему моменту на территории Треблинки похоронены уже 2 000 000 (два миллиона) жертв, т. е. большая часть польского еврейства, возникает тревожный вопрос, для кого эсэсовцы строят новый дом смерти и какие обречённые отдадут в нём Богу душу (…)
Призрак смерти в паровых камерах стоит в настоящее время перед глазами у польского народа, и тревожные сигналы уже поступают. По рассказу одного свидетеля, немцы во второй половине августа уже казнили в доме смерти №1 группу поляков».
Студент: Значит, в Белжеце применялся ток, а в Треблинке — пар.
Ф. Брукнер: Применительно к Треблинке тоже говорили о массовых убийствах током. В известной хронике гетто Эммануила Рингельблюма утверждается, что в Треблинке для убийства использовались «газ, пар и электричество».
Но последний метод для Треблинки никогда не был признан официально, и до 1944 года господствовало мнение, что там использовался пар.
Студентка: А что говорят официальные историки Холокоста о том докладе, который Вы нам только что процитировали?
Ф. Брукнер: Наиболее честные из них, например Рауль Хильберг или издатели «Энциклопедии Холокоста», просто его замалчивают, как и версии об амбарах или подземных резервуарах с водой и электрическими плитами в Белжеце. Ступенью ниже на лестнице морали стоят люди вроде израильского историка Ицхака Арада, который, хотя и даёт в своей книге резюме доклада от 15 ноября 1942 года, но, ничтоже сумняшеся, заменяет слово «паровые камеры» на «газовые камеры».
Он пишет, например: «Доклад заканчивается вопросом, зачем строят новые газовые камеры, если большинство польских евреев уже уничтожено». И Арад подвергает критике только названную в докладе цифру два миллиона евреев, убитых до ноября 1942 года, и считает её преувеличенной, однако он утверждает: «Описанные на основании виденного факты соответствовали действительности». И этот наглый фальсификатор считается ведущим специалистом по лагерям «акции Рейнхардт»!
Студент: Представители официальной версии событий в Треблинке могли бы прибегнуть к следующему объяснению. Движение Сопротивления узнало от своих эмиссаров, что в Треблинку непрерывно приходят составы с депортированными евреями, и все они уходят оттуда пустыми. Из этого был сделан правильный вывод, что евреев убивают.
Но, поскольку этот лагерь был отдалённым и закрытым, ни один посторонний не мог туда проникнуть и ни один заключённый не ушёл оттуда живым, не было известно, каким именно способом осуществляются убийства, и эти обстоятельства порождали самые дикие слухи. Истина стала известна лишь через несколько лет.
Ф. Брукнер: Этот аргумент кажется на первый взгляд логичным, но не выдерживает критики, потому что исходит из ложных предпосылок. Треблинка не была ни «отдалённым», ни «закрытым» лагерем, шёл даже интенсивный обмен между заключёнными и польскими крестьянами — жителями соседних деревень. Крестьяне приходили, чтобы «делать дела», сообщает бывший заключённый Самуил Вилленберг, а бывший заключённый Аврам Кшепицкий пишет:
«У каждого из работавших евреев было полно денег (…) Местные крестьяне это очень хорошо знали и понимали, что нигде в мире они не смогут выручить за свои продукты больше, чем в Треблинке (…) В Треблинку приносили корзины с белым хлебом, жареными цыплятами, сыром, маслом, кремом и т. д. Молодые люди (т. е. рабочие евреи) давали какому-нибудь украинцу деньги, и он приносил потом ту еду, которую они заказывали».