(a) качества [государственных институтов], которые необходимы для участников: суверенное государство должно эффективно контролировать свои социальные и территориальные границы, а также поддерживать в их пределах право и порядок;
(b) условия доступа [к мировой политике]: суверенитет отдельного государства базируется на международном признании;
(с) и сам статус: суверенное государство может заключать договоры с другими государствами. В случае конфликта оно вправе объявить другим государствам войну без разъяснения причин (jus ad helium), но ни одно государство не имеет права вмешиваться во внутренние дела других государств (запрет на интервенцию). Из этих основоположений получается ряд следствий:
— не существует супранациональной инстанции, которая санкционирует нарушения международного права и наказывает за них;
— суверенное государство может нарушить нормы благоразумия и эффективности, но оно не может нарушить норм морали; его образ действий рассматривают как морально нейтральный;
— иммунитет, которым пользуется государство, распространяется на его представителей, чиновников и функционеров;
— суверенное государство оставляет за собой право юридического преследования за преступления, которые были совершены во время войны (в соответствии с jus in bello);
— стороны, ведущие войну друг против друга, должны оставаться нейтральными по отношению к третьим странам.
Нормативное содержание классического международного права исчерпывается установлением равенства суверенных государств, которое (независимо от различий в численности населения, размеров территории, реальной политической или экономической мощи) основывается на обоюдном взаимном признании субъектов международного права. Такое «суверенное равенство» куплено ценой признания войны в качестве механизма урегулирования конфликтов, т. е. ценой высвобождения военного насилия. Это исключает введение вышестоящих инстанций для беспристрастного правоприменения и правоосуществления. Этим объясняется «мягкий» характер права, действенность которого в конечном счете зависит от суверенной воли сторон, заключающих договор. Действенность международных соглашений принципиально обусловлена возможностью для суверенных партнеров в случае надобности заменить право политикой.
В классическом международном праве политическая власть, положенная в его основание, рефлектирует о себе иначе, чем она это делает во внутригосударственном праве. Государственная власть, которая поднимает значение прав граждан, сама опирается на право. На национальном уровне идет процесс взаимного проникновения государственной власти, которая окончательно конституируется только в формах права, и права, которое указывает на власть государства применять санкции. Такое взаимное проникновение права и власти отсутствует в международной сфере. Здесь сохраняется асимметричное отношение между правом и властью, потому что международно-правовое регулирование соответствующих основополагающих констелляций между государствами — это скорее их отражение, а не нормативное упорядочивание; право формирует общение между суверенными государствами, но не усмиряет его.
Поэтому классическое международное право исходя из собственных предпосылок может оказывать стабилизирующее воздействие лишь в той мере, в какой формальное уравнивание субъектов международного права обеспечено фактически достигнутым политическим равновесием власти. При этом всегда подразумевается, что стороны, участвующие в войне, в общем-то придерживаются молчаливого согласия относительно морально табуированных границ применения насилия в ходе военных действий. Кант оспаривает оба допущения, исходя из эмпирических оснований. Пример раздела Польши всегда перед глазами, он показывает «химеричность» миротворческой функции равновесия сил [61] . Моральный скандал — это не только жестокости «карающих войн и войн на уничтожение». Уже кабинетные войны, проводимые с регулярными войсками, несовместимы «с правами человека, присущими каждому из нас», потому что государство, которое нанимает своих граждан для того, «чтобы они убивали или были убиты», низводит их до простых машин [62] .
Цель ликвидировать войны — это требование разума. Практический разум налагает моральный запрет (veto) прежде всего на систематические убийства и умерщвления: «Никакой войны не должно быть; ни войны между мной и тобой в естественном состоянии, ни войны между нами как государствами, которые внутренне хотя и находятся в законном состоянии, но внешне (во взаимоотношениях) — в состоянии беззакония» [63] .
Однако для Канта право является не просто подходящим средством для поддержания мира между государствами. Скорее, мир между нациями он понимает изначально как справедливый мир (Rechtsfrieden) [64] .
Как и Гоббс, Кант настаивает на том, что существует понятийная связь между правом и практикой обеспечения и поддержания мира. Однако, в отличие от Гоббса, Кант не сводит правовое умиротворение общества к парадигматическому обмену послушания подчинившихся праву [граждан] на гарантии [их] защиты со стороны государства. С позиций республиканца функция права по обеспечению мира ограничивается функцией правового состояния [общества] по обеспечению свободы; и это правовое состояние граждане добровольно могут признать легитимным. Космополитическое расширение правового состояния, которое изначально учреждалось как «состояние внутри государства», желательно и значимо не только как следствие стремления к вечному миру, но и как требование практического разума. Поэтому поддержание мира в масштабах всего мира на длительную перспективу представляет собой не отдельный момент, а саму конечную цель учения о праве. Идея «мирной, хотя еще не дружественной общности всех народов» — это принцип права, а не только требование морали [65] . Всемирно-гражданское состояние есть надолго установленное состояние мира. Идея всемирно-гражданского устройства, гарантирующего «объединение всех народов под эгидой публичных законов», обретает значение «истинного», императивного, а не просто временного состояния мира.
Эта понятийная привязка телоса мира к правовому принципу объясняет и «всемирно-гражданскую цель» философии истории, т. е. ту определяющую эвристическую точку зрения, которой придерживался Кант, объясняя исторический процесс. «Проблема создания совершенного гражданского устройства зависит от проблемы установления законосообразных внешних отношений между государствами и без решения этой последней не может быть решена» [66] .