В силу изложенного роль этноконфессионального фактора в предстоящей России революции представляется исключительной, а возможно – и решающей. [14] Он может стать как камнем на шее, увлекающем нашу страну в пучину бедствий навстречу неминуемой гибели, так и двигателем ее всестороннего обновления и возрождения.
Понятно, что в ближайшие годы основной компонентой этого фактора будет стремительно распространяющийся в России и при этом радикализирующийся (как, впрочем, и везде в мире) ислам.
Обессиливающее российское общество замалчивание этноконфессиональных проблем вызвано не только разнообразными страхами, испытываемыми представителями российской элиты в отношении самих этих проблем, но и глубочайшим непониманием ими современного состояния российского общества.
Преобладающее представление о России как стране с абсолютным доминированием если и не русского, то, во всяком случае, славянского населения и православной религии объективно ведет к недооценке не только остроты и глубины, но и потенциальных масштабов этноконфессиональных проблем и представляется серьезнейшим, а в свете вышеизложенного – и весьма опасным заблуждением.
Прежде всего, официальные данные, насколько можно понять, серьезно завышают степень доминирования славянского населения в российском обществе. По-видимому, это происходит в результате систематического занижения данных о численности представителей других этнокультурных групп, иммигрировавших в Россию в последние 15 и особенно – в последние 5 лет. Последний промежуток времени следует выделить особо, так как частичное восстановление уровня жизни благодаря росту мировых цен на нефть превратило нашу страну в подлинный «оазис благополучия» на всем постсоветском пространстве. Это практически немедленно, уже с 2000 года привело к резкому, наблюдаемому даже невооруженным глазом на улицах крупных городов росту кавказской и среднеазиатской, а также китайской иммиграции.
Весьма существенно, что, насколько можно судить, эта иммиграция если и не преимущественно, то, во всяком случае, в значительной степени носит неофициальный характер и потому остается невидимой для предельно бюрократизированных структур государственного управления. Это ведет к систематической недооценке ее масштабов: так, официальные лица просто в силу своего положения вынуждены использовать официальные же источники, адекватность которых вызывает серьезнейшие сомнения. Достаточно указать, что по данным Всероссийской переписи 2002 года на территории России проживало лишь 300 тыс. этнических китайцев, в то время как даже по мнению китайских специалистов число одномоментно находящихся на территории России китайцев, приехавших в нее после 1992 года, составляло не менее 1 млн чел. (а по оценкам российских специалистов было как минимум вдвое большим). Не вызывает сомнений, что пятикратное увеличение квоты на импорт рабочей силы из Китая (со 100 до 500 тыс. чел. в год), наряду с передачей Китаю островов на Амуре, осуществленное В. Путиным в 2004 году, будет способствовать существенной интенсификации притока китайской рабочей силы в Россию. Между тем иммиграция из Средней Азии и Закаваказья, преимущественно исламская, еще более труднонаблюдаема, чем китайская (хотя бы в силу качественно меньших отличий во внешности с основной частью коренного населения России).
Таким образом, количественное доминирование славянского населения значительно слабее, чем кажется лицам, старательно ориентирующимся на официальную статистику, хотя сам факт этого доминирования сегодня и как минимум в ближайшее десятилетие не вызывает сомнений. Однако с практической точки зрения всякий количественный фактор является заведомо второстепенным, уступающим по своему значению качественным факторам.
С этой точки зрения ситуация еще более неоднозначна.
Численное большинство русского и тем более славянского населения с лихвой компенсируется его разобщенностью, практически полным отсутствием единой мотивации, неформальной коммуникативной системы и внутренней солидарности. Создается впечатление, что русские (под которыми понимаются не только представители русского и не только представители славянских народов, но и в целом носители русской культуры) на протяжении как минимум половины тысячелетия (то есть двадцати последовательно сменявших друг друга поколений) настолько привыкли отождествлять себя с государством, что утратили навыки самоорганизации, самоосознания и самостоятельной общественной деятельности как таковой. В результате, внезапно оказавшись в ситуации тотальной и агрессивной враждебности нового, реформаторского государства своим повседневным интересам, они, за исключением редчайших случаев, оказались полностью беззащитными перед практически всеми видами внешней и внутренней конкуренции и начали стремительно сдавать позиции по всем направлениям, в том числе и в сфере этноконфессиональных отношений.
Существенно и то, что в силу распада традиционной морали и утраты идеологии славянское население России в значительной степени утратило внутреннюю мотивацию, весьма эффективно защищающую личность от алкоголизма, наркомании и в целом болезней, связанных с утратой моральных ориентиров. В результате, если оценивать его удельный вес не в общей численности населения страны, а в здоровом и социально активном населении, официальные представления придется драматически корректировать в сторону снижения.
Еще хуже дело обстоит в сфере религии.
По устоявшейся советской традиции приписок к православным относят всех, считающих себя таковыми, то есть практически всех представителей восточнославянских народов (ибо в условиях агрессивной религиозной пропаганды для того, чтобы назвать себя атеистом даже в анонимном социологическом опросе, требуются известное мужество и выдержка). Между тем простейшие уточняющие опросы показывают, что активно верующими, то есть выполняющими основные православные обряды, являются менее 10 % населения России, что вполне сопоставимо с общей численностью активно верующих мусульман. (Представляется весьма существенным, что доля активно верующих в мусульманских диаспорах, даже исповедующих традиционный, «домашний» ислам существенно выше в том числе и потому, что роль ислама для самоидентификации существенно выше аналогичной роли православия.)
Само по себе это не является чем-то страшным и, учитывая инстинктивную самоидентификацию людей и массовую тягу к православию как суррогату общенациональной идеи, могло бы стать фундаментом для стремительной и широкомасштабной экспансии в рамках российского общества.
Однако проблема заключается в том, что Русская Православная церковь (далее РПЦ) является, по всей вероятности, единственной из великих церквей мира, не прошедшая во второй половине ХХ века глубокое реформирование и адаптацию к современным реалиям и в силу этого отталкивает от себя огромное число потенциально верующих. Речь даже не идет о позиции РПЦ в годы Советской власти, когда она была насыщена агентурой КГБ, а ее представители, несмотря на подвижничество, а то и мученичество десятков, а возможно, и сотен тысяч священников, далеко не всегда играли благовидную роль в развитии нашего общества. Речь идет о последних 15 годах и о сегодняшней позиции многих представителей РПЦ, последовательно отвращающей миллионы думающих и чувствующих людей если и не от религии как таковой, то, во всяком случае, от православия.