Это принципиально важно.
Сегодня нет сомнений, что в России нет ни одной политической партии и – шире – политической силы, соответствующей перечисленным выше достаточно жестким требованиям, способной решить все описанные задачи и сконцентрировать в своих руках как расползающуюся федеральную, так и заново рождаемую «на местах» народом России государственную власть.
Их и не может быть.
Ведь выхолостив избирательный процесс и превратив его в чудовищное издевательство не только над законом, но и над здравым смыслом, правящая бюрократия из политического игрока сама превратила себя в политического шулера.
А только глубоко неадекватный или столь же глубоко корыстный человек может пытаться наказать заведомо превосходящего его по возможностям шулера, раз за разом играя с ним в карты на деньги. В обыденной практике шулеров наказывают не заведомо бесплодными попытками обыграть их или, может быть, проиграть чуть меньше, чем обычно, а значительно менее изощренным, цивилизованным и демократическим способом – при помощи канделябра. (Или, если его не окажется под рукой, при помощи какого-либо его заменителя.)
Поэтому в ходе системного кризиса парламентские или псевдопарламентские политические партии, созданные для прорыва или имитаций попыток прорыва в ничего не значащую и ничего не решающую Государственную Думу, сменит значительно более эффективная и убедительная партия – «партия канделябра». Эта партия сложится в ходе естественного и в целом неизбежного процесса познания политиками (причем далеко не только формально оппозиционными) собственного народа.
Приближаясь к народу и друг к другу, а значит и к вожделенной реальной власти, эти политики все более точно и подробно будут выражать сначала словами, а затем и конкретными, пусть смешными и неуклюжими, а на первом этапе – и неизбежно неэффективными действиями синтез патриотических, социальных и либеральных ценностей.
Однако первым шагом в практической реализации этого синтеза, свидетельствующим не только об искренности и серьезности намерений, но и правильном понимании его глубинной сути, совершенно неизбежно будет – хочет кто этого или нет – возмездие.
Разумеется, мы не можем сейчас, когда оползание страны в системный кризис еще только начинается и имеет характер легкого и приятного скольжения куда-то вперед, позволяющего говорить не столько о катастрофе, сколько о динамизме, прогнозировать результаты будущей революции сколь-нибудь точно и подробно.
Однако многие ее закономерности и особенности представляются уже вполне очевидными. Автору лишь остается принести извинения читателям за неполный характер изложения, вызванный неизбежной неполнотой видимых и представляющихся сегодня наиболее вероятными перспектив.
...И милость к падшим призывал.
А.С. Пушкин
Под Новый, 2006 год по второму каналу федерального телевидения триумфально прошла экранизация «Мастера и Маргариты». Была она, как и положено экранизации, безусловно слабее не только первоисточника (ибо не факт, что быть лучше него вообще возможно), но и многочисленных ожиданий; потенциальные зрители, сформировавшиеся в последнюю четверть века Советского Союза, были слишком погружены в выживание и предновогодние хлопоты, однако, несмотря на все это, по крайней мере Москва прилипла к телевизорам. [66] Да что там Москва! – по данным профессиональных оценщиков телевизионной аудитории, первые две серии посмотрел каждый второй россиянин.
Такого не было чуть ли не со времен «Семнадцати мгновений весны».
И бешеное внимание аудитории, значительная часть которой (по крайней мере, в Москве) из-за потоков не только пошлости и слишком грубой пропаганды, но и прямой лжи за предшествовавшие год-два просто перестала смотреть телевизор, безусловно, представляет собой значимый социокультурный феномен.
И дело не в Мастере и тем более не в Маргарите, и не в Иешуа Га-Ноцри с его трагическим несоответствием Пилату, и не в обилии полуобнаженной натуры (которой в первых сериях, к слову сказать, и не было вовсе), и даже не в ностальгии по безусловно великому, какие бы недостатки ни выискивали в нем современные реинкарнации показанных в нем критиков, роману.
Дело в справедливости, в поруганной, но неистребимой в человеке и человечестве, покуда они еще живы, ее жажде.
Так в проклятом октябре 1993 года толпы москвичей собрались вокруг расстреливаемого Белого дома не только из-за низменного желания зрелищ и стремления к соучастию истории, но и потому, что на их глазах впервые не только на их памяти, но и вообще едва ли не впервые в России публично карали неправедную власть.
Да, в Белом доме сидели оболганные, загнанные и спровоцированные патриоты, пытавшиеся быть верными закону и Родине, а не тем или иным лицам, к тому же проводившим полным ходом политику уничтожения своей страны, а режим Ельцина уже и тогда был страшной бедой для России. Однако большинство людей в собравшейся толпе не испытывали ни малейших симпатий к Руцкому и Хасбулатову, они устали от пустой парламентской говорильни, видели на первой странице «Известий» фотографии молодчиков, вскинувших руку в фашистском приветствии, и не знали, что это была постановочная фотография. И они, в том числе и не питая симпатий к реформатору Ельцину, жаждали увидеть наказание хотя бы Верховного Совета, связанного с реформами, – и смотрели на его уничтожение как публичное восстановление справедливости.
Ну и что, что грязными руками и против Конституции?
Зачем нужны все чистые руки и все конституции, если они не несут справедливость, пусть даже и лишь в форме наказания?
Справедливость важнее – так, не сознавая, но ощущая это, смотрели тогда на Белый дом.
Так смотрят сегодня на Квачкова, отчаявшись в законе и праве: если при Путине справедливости нельзя достичь законным путем – лучше ее достичь любым другим, чем отказаться от нее вовсе.
Именно в этом суть исторической глухоты – и, соответственно, обреченности – российских либералов, даже лучших из них.
Народ вопиет о справедливости, кричит словами и поступками, кричит, убивая себя ежедневно и ежечасно, прямо и косвенно от безысходного «нежелания больше жить в этой стране»... И слышит в ответ от безысходно сытых и благополучных, складно болтающих и непотопляемых при любых катаклизмах всезнаек, поправляющих тысячедолларовые очечки и застегивающих трехтысячедолларовые пиджачки, что за справедливость они, конечно, всей душой, да вот только не позволяют принятые ими же самими законы и созданные ими же самими порядки этой справедливости!