Тем не менее взаимоотношения бизнеса и власти с 2000 до середины 2003 года можно назвать периодом взаимопонимания и сотрудничества. В это время российский бизнес продемонстрировал заметное повышение активности, стал выходить из тени и поднимать уровень корпоративного управления. В моду вошли законопослушность, финансовая отчетность по US GAAP или МСФО, хорошая деловая репутация. Российские компании начали заявлять о себе на мировых финансовых рынках. Пионерами в этой области стали «Вымпелком», МТС, «Вимм-Билль-Данн». Индексы российского фондового рынка также резко пошли вверх.
Если бы этот этап сотрудничества между бизнесом и властью продолжался и далее, подъем российской экономики оказался бы еще более выразительным. Во всяком случае в 2003—2007 годах при вероятном сохранении высоких цен на нефть (25 долларов за баррель и выше) мотором экономики была бы трансформация экспортных доходов сырьевых компаний в рост спроса на внутреннем рынке, в увеличение накоплений, активов банков и иных финансовых институтов, кредитов, займов и инвестиций компаний из собственных средств. Монетизация экономики за 1998—2003 годы выросла с 14 до 25%. Если брать в расчет доллары – до 35%. Резерв роста составляет по меньшей мере 80–100%, т. е. 45—65 процентных пунктов, что есть норма для рыночной экономики. При годовой инфляции 6–10% этого резерва хватило бы на стимулирование роста экономики как минимум еще на 3–4 года (с темпом 7–10% в год). По истечении указанного срока в действие вступили бы иные, более долгосрочные факторы роста, основанные на частной инициативе и повышении радиуса доверия, что привело бы страну к конкурентной рыночной демократии. Государство в этом случае способствовало бы развитию правовых институтов и обеспечивало бы равные условия конкуренции, гражданские права и свободы. Однако к середине 2003 года стало ясно, что власть выбрала другой политический курс.
Дело ЮКОСа обозначило переход страны к государственному капитализму, при котором сотрудничество с бизнесом оказалось заменено полным его подчинением государству.
Безусловно, перед Путиным стояли задачи политической стабилизации, укрепления государства и искоренения недостатков переходной адаптационной модели экономики. Именно эти обстоятельства вынесены в официальное обоснование атаки на ЮКОС: следует преодолеть теневую экономику, поставить как богатых, так и бедных в равные условия перед законом, положить конец коррумпированию бизнесом чиновников и депутатов. Начинать борьбу с коррупцией следовало с того, кто больше всех выделялся, более других демонстрировал собственную независимость. Напомню, что на тот момент контроль над СМИ был уже установлен, послушность парламента и губернаторов обеспечена. Накануне новых выборов власти было необходимо предпринять меры, которые встретили бы поддержку избирателей, например, ударить по тем, к кому население относилось враждебно. «Спецоперация», казалось, была продуманной, риск вполне оправданным. Другое дело, что реализация плана не всегда приводит к поставленным целям, последствия зачастую оказываются непредсказуемыми, смысл акции меняется, тщательно скрываемые мотивы обнаруживают себя. В данном случае выяснилось, что истинные цели борьбы с ЮКОСом состоят в подчинении бизнеса бюрократии, в усилении уже не столько государства, сколько власти бюрократии над бизнесом и обществом, в переделе собственности в пользу послушных власти компаний и олигархов.
О деле ЮКОСа столько говорили и писали, что кажется излишним восстанавливать здесь хронику событий. Важнее сделать выводы и извлечь надлежащие уроки. Негативная сторона рассматриваемого процесса, на мой взгляд, состоит не столько в том, что инициаторы атаки имели корыстные цели, уничтожили одну из самых преуспевающих российских компаний, что российское правосудие оказалось избирательным: выдернуть одного, чтобы нагнать страху на всех, – в конце концов с кого-то начинать надо.
Самое главное – методы. Силовы методы, откровенно беззастенчивые, незаконные, едва прикрытые юридическим флером, нацеленные на устрашение, на демонстрацию всесилия власти.
Предъявленные обвинения, на мой взгляд, большей частью абсолютно несостоятельны. Сначала я высказывался осторожно, полгая, что Генпрокуратура не все козыри выложила сразу. Надо сказать, что и она до поры вела себя иначе: еще в апреле 2003 года в письме Путину В. Устинов сообщал, что «оснований для реагирования Генеральной прокуратуры не имеется» (Московский комсомолец. 2003. 31 июля). Но затем ее позиция круто изменилась, и уже Путин утверждал, что он был против этой кампании, но генпрокурор настоял: «Либо Ходорковский, либо я».
Обвинения против М. Ходорковского и П. Лебедева выдвинуты по факту присвоения акций компании «Апатит» и невыполнения обязательств по инвестиционному конкурсу 1994 года. Как экономист, я могу сказать, что эти обвинения не выдерживают никакой критики. Даже если учесть, что компания вовремя не погасила платежи по инвестиционным обязательствам, эффективность работы предприятия не вызывает ни малейших сомнений: «Апатит» и сейчас производит 80% апатитового концентрата в стране. Аргументы обвинению предложил В. Кантор, хозяин ОАО «Акрон», крупнейшего производителя минеральных удобрений, стремившийся дешевле покупать сырье и потребовавший наказать «Апатит» за монополизм. Разбирательство в суде не подтвердило это обвинение, хотя замечу: предприятие вряд ли могло стать успешным монополистом, если бы его «обокрали». Вариант не прошел. Тогда и возникла идея отобрать у компании ее собственность. Руководитель «Апатита», привлеченный в качестве свидетеля обвинения против Ходорковского и Лебедева, на суде, по сути, свидетельствовал в их пользу, как и бывший в то время губернатором Мурманской области В. Комаров. Кстати, ни один из победителей 261-го инвестиционного конкурса, в рамках которого «Апатит» достался Ходорковскому, своих обязательств так и не выполнил. Между тем обвинения предъявлены были только ему.
Вообще изъятие собственности, изгнание менеджеров вооруженными людьми в масках, применение искусственных банкротств в постсоветской России – явление обычное. Зачастую в этих стычках принимают участие правоохранительные органы. Однако даже на этом фоне ситуация с ЮКОСом кажется уникальной: думается, господин Кантор может гордиться своим успехом. Однако и он, полагаю, понимает, что его роль в произошедшем куда менее значительна, чем кажется на первый взгляд: Кантор был лишь использован властью в ее собственных целях. Добавлю, что, согласно законодательству того времени, акции «Апатита», проданные на конкурсе и оплаченные по определенной цене, переходили в полную собственность покупателя немедленно, независимо от выполнения инвестиционных условий. Стало быть, приобретатель имел право перепродать акции кому угодно, однако последний продал их компании «Росагро», которая хотя и с опозданием, но выполнила инвестиционные условия.
Обвинения в неуплате налогов, выдвинутые уже против ЮКОСа, также, на мой взгляд, смехотворны. Недоимок насчитали 3, 4 млрд. долларов за один год по операциям, позволяющим оптимизировать уплату налогов только за счет льгот по региональным и местным налогам. Следует учесть, что ЮКОС – крупнейшая российская компания, годовые продажи которой в сумме составляли 15—16 млрд. долларов, а максимальная прибыль – 3, 0–3, 5 млрд., вносившая налоги на сумму около 5% федерального бюджета. Очевидно, сторона обвинения не рассчитывала на тщательную проверку выстроенных ею аргументов. Действительно, суд вынес обвинительный приговор весьма оперативно. Всего к концу 2004 года ЮКОСу были выставлены налоговые претензии на 27, 5 млрд. долларов за три года работы компании. Доказывать обоснованность претензий никто не собирался: в руках обвинителей уже находилась санкция суда.