В этих условиях возможен сценарий, при котором консолидация мирового сообщества не происходит. Многосторонние западные институты приблизились к пределам расширения. В то же время внутри международного общества с большим трудом идут параллельные процессы формирования Европейского ядра и перестройки трансатлантических отношений. США удерживают первенство, но их лидерство постепенно становится более условным. Проблемы на Большом Ближнем Востоке, в Азии и Африке требуют от Соединенных Штатов все больших усилий и в конце концов принуждают Америку к стратегическому отступлению. Европейцы политически и стратегически отдаляются от США, но при этом политически не консолидируются, а экономически отстают от азиатских конкурентов. Одна из ведущих держав прежнего политического Запада – Япония экономически тяготеет к Восточной Азии, где быстро возвышается Китай. С трудом и большими сложностями в этом регионе постепенно формируется экономическое сообщество, включающее Большой Китай (КНР с Гонконгом плюс Тайвань), Японию и Южную Корею, а также страны АСЕАН. В Южной Азии идет становление самостоятельного центра силы во главе с Индией. Многополярный мир в конце концов становится реальностью, но степень управляемости этого мира и уровень его безопасности серьезно снижаются.
Возникает вопрос о том, возможна ли в начале XXI в. интеграция сравнительно крупных автономных величин в рамках международного общества. Иными словами, возможно ли в результате процесса внутренней модернизации устойчивое сближение культурно не западных стран с США и Европейским союзом – без формального, институционального включения в традиционные западные структуры (НАТО и ЕС), принадлежность к которым традиционно считалась синонимом интеграции? Фактически вопрос ставится о возможности, способах и формах неинституционализированной интеграции. От практического ответа на этот вопрос зависит также и будущее место России в системе международных отношений.
ЛЮБОЕ ДВИЖЕНИЕ К ИНТЕГРАЦИИ неизбежно отражается на идентичности интегрируемой страны. Под идентичностью мы будем понимать не столько самобытность той или иной страны и ее народа (это больше относится к области культуры и антропологии), сколько место и роль этой страны среди других и связанные с этим представления. Идентичность тесно связана с государственностью и ее характером, равно как и с позиционированием государства в международной системе, амбициями его элит и самоощущением нации. Страна может утратить идентичность вместе с государственностью (как Польша в 1795–1918 гг.), радикально изменить ее (подобно «второму» и «третьему рейху» в Германии, послевоенным ФРГ и ГДР, сегодняшней объединенной Германии), наконец, самобытные народы могут приобрести идентичность, как это сделали, в частности, республики бывшего СССР, ставшие – большинство из них впервые в современной истории – независимыми государствами.
Во второй половине 1940-х годов безусловное лидерство США признали не только малые страны Европы (Нидерланды, Португалия, Бельгия), но и традиционные великие державы Великобритания и Франция. Всем им, и малым, и великим, пришлось отказаться от вековых традиций, самостоятельности в принятии решений в вопросах войны и мира, от ряда важнейших интересов (например, от сохранения колониальных владений). В случае Западной Германии потребовался отказ нации и ее элиты от самостоятельных (по отношению к новым союзникам) международных интересов вообще. В случае Японии стало необходимым принятие конституции страны из рук американских оккупационных властей. И ФРГ, и Япония отказались от права вести войну или иметь самостоятельные (не интегрированные в систему американских союзов) вооруженные силы. Вооружение бундесвера и японских Сил самообороны было жестко ограничено. В случае стран южной Европы (Португалии, Греции, Испании, Турции) важнейшим условием интеграции стала постепенная глубокая демократизация их политических систем. Страны, вступавшие в ЕС, отказывались от значительной части своего суверенитета начиная с экономической сферы, а впоследствии и в других областях, в пользу наднациональных органов. Тем не менее даже в условиях интеграции каждая страна НАТО и ЕС сохранила свое лицо. Национальная идентичность сохраняется даже тогда, когда параллельно ей возникает и усиливается наднациональная (европейская).
Под этим углом зрения пример России конца XX – начала XXI в. представляет теоретический и практический интерес. Столетием раньше Россия достигла высокой степени интеграции с остальной Европой. Не только российские верхи, но и бурно развивавшееся третье сословие ощущали себя и воспринимались в окружающем мире как вполне европейские. За пределами Европы (т. е. современной цивилизации) оставалась огромная крестьянская масса, но и в ней происходило быстрое расслоение, открывавшее путь к формированию фермерства45. Возможно, Российской империи не хватило как раз тех двадцати лет спокойного развития, о необходимости которых говорил Петр Столыпин46, чтобы стать вполне европейской, современной страной. Вместо этого после прихода к власти большевиков начался процесс разрыва естественных связей с остальной Европой, с Западом – процесс закрытия России. Он шел как внутри страны – через установление тоталитарного режима, так и по ее периметру – через закрытие границ и сведение к минимуму любых контактов с «враждебным окружением».
Россия вынуждена была заплатить огромную цену за коммунистический эксперимент – прежде всего десятками миллионов жизней своих граждан. Распад Советского Союза, означавший не только «уход» окраин от Москвы (или «выход» Москвы из окраин), укладывавшийся в логику «деколонизации», но и расщепление «восточно-славянского ядра» традиционного российского государства, стал несомненной катастрофой47. Еще большей катастрофой, притом не только геополитической, стали Октябрьская революция 1917 г., последовавшая за ней Гражданская война и массовые репрессии, продолжавшиеся несколько десятилетий. Советский Союз, однако, не потерпел военного поражения. Коммунистическая система в СССР рухнула под тяжестью собственного веса, а попытки внутренних реформ ускорили ее крах, смягчив при этом его последствия.
Российская Федерация во многом относится к той же категории стран, что и новые или будущие члены НАТО и ЕС. В нынешнем составе евроатлантических институтов есть не только бывшие социалистические страны, но и бывшие республики СССР; не только славянские, но и православные государства, во главе ряда центрально– и восточноевропейских стран – союзниц США долгое время стояли или даже продолжают стоять бывшие видные члены местных компартий, наконец, численность русских меньшинств на «новом Западе» превышает 1 млн человек. Пропасть в уровне благосостояния между жителями Петербурга и Финляндии, конечно, огромна, но разрыв в подушевых доходах между Калининградом и Клайпедой гораздо меньше, а между Краснодарским краем и румынской Констанцей практически отсутствует. Конечно, Россия простирается далеко за географические пределы Европы, но европейский характер зауральской, «азиатской» России не вызывает сомнений. Восточная Россия – это продолжение Восточной Европы, но никак не Восточной Азии48.
В этом смысле интересно и показательно сравнение России с Турцией, которая настойчиво добивается вступления в Европейский союз и в долгосрочной перспективе имеет шансы осуществить свои планы. Президент Путин, по просочившейся информации, с упреком спрашивал канцлера ФРГ Шрёдера, почему Европа готова вести переговоры о принятии в свой состав мусульманской Турции, 97 % территории которой расположено в Азии, но не приглашает в Союз очевидно европейскую Россию49. Обычно европейские политики говорят, что Россия «слишком велика» для Европы. Значение имеют не столько величина, сколько диспропорции. По размерам территории уменьшившаяся Россия больше расширившегося ЕС в четыре раза. По численности населения Россия все еще превосходит ведущую страну ЕС Германию на 75 %. В то же время российский ВВП составляет (в долларовом эквиваленте) чуть более 1,5 % мирового и менее 10 % среднего ВВП по странам ЕС. Российский же ВВП на душу населения, по самым оптимистичным данным, в три раза (в несколько раз) меньше среднеевропейского. Последние две цифры неточны и приблизительны, так как рассчитаны исходя из очень отличающихся друг от друга данных из разных источников. Таким образом, в гипотетическом случае членства в ЕС сравнительно отсталая и бедная, но сохранившая менталитет великой державы Россия располагала бы наибольшей квотой голосов в Европейском парламенте и значительным представительством в исполнительных органах ЕС.