Гуманитарный аспект российско-европейских отношений находится в основном в ведении Совета Европы.
Созданный в 1949 г., но вскоре оказавшийся в тени институтов европейской экономической интеграции и НАТО, он пережил второе рождение с окончанием «холодной войны». Совет, сосредоточившийся на продвижении и защите европейских ценностей, прежде всего прав человека, стал воплощением «духа Европы». После исчезновения «железного занавеса» он открыл свои двери для бывших социалистических стран и бывших республик СССР, которые стали активно присоединяться к этой организации. Для России, стремившейся в 1990-е годы интегрироваться в западные структуры, но не видевшей практической возможности для вступления в центральные институты (НАТО, ЕС), вхождение в Совет Европы в 1996 г. стало важным символом «принадлежности к цивилизованному миру».
Практические последствия российского членства в Совете Европы состоят в действующем с августа 1996 г. моратории на применение смертной казни в России, периодическом мониторинге его представителями состояния российских тюрем, инспекционных поездках представителей Парламентской ассамблеи Совета Европы в Чечню и обсуждении ситуации с правами человека в Чечне на заседаниях ассамблеи. С другой стороны, Россия получила возможность инициировать в Совете обсуждения положения с правами человека – фактически с правами русскоязычных жителей Латвии и Эстонии.
В целом война в Чечне является важнейшим аргументом тех европейцев, которые считают, что Россия, в отличие от стран Центральной и Восточной Европы, не сумела совершить свой «транзит». Продолжающаяся война противоречит ценностям современной Европы. Она укрепляет позиции тех сил в России, которые делают ставку на авторитаризм, и одновременно ослабляет позиции либеральных и демократических кругов. Война приводит к массовым нарушениям прав человека со стороны всех участников конфликта. В то же время положение, когда Совет Европы из Страсбурга критикует Москву за действия федеральных сил в Чечне, представляет собой картину несовпадения «исторических времен». Вступившая в эпоху постмодерна Европа критикует Россию, все еще находящуюся на стадии исторического модерна, за действия на территории, где ей противостоит традиционный (pre-modern) противник.
Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе до сих пор остается единственной общеевропейской организацией в сфере безопасности, где Россия является полноправным членом – наряду с более чем 50 другими государствами. После окончания «холодной войны», роспуска Варшавского договора и распада СССР Москва пыталась выстроить новую архитектуру безопасности, в центре которой находилась бы «усиленная» ОБСЕ во главе с Европейским советом безопасности, созданным по подобию Совета Безопасности ООН (и подразумевавшим статус России в качестве постоянного члена). Под эгидой этой «усиленной» ОБСЕ должны были действовать другие европейские объединения и организации включая НАТО, ЕС, Совет Европы, СНГ. Таков был первоначальный вариант проекта «Большой Европы», ставшего преемником идеи «общеевропейского дома». Главенство «усиленной» ОБСЕ должно было олицетворять «равноправный характер партнерства» между Россией и Западом. На самом деле такое «равноправие», если бы оно было реализовано, скорее всего привело бы к тиражированию модели Совета Безопасности ООН, не способного принимать решения из-за разногласий между его членами, особенно Москвой и Вашингтоном. В Германии в 1990-е годы были силы, благосклонно относившиеся к идее усиленной ОБСЕ, но эта идея не получила развития. США, со своей стороны, стремились использовать ОБСЕ как привязку России к Западу в новых условиях.
Реальность оказалась тяжелой для России. ОБСЕ не только не стала «суперорганизацией» европейской безопасности, уступив эту роль НАТО, но во второй половине 1990-х годов фактически превратилась в западную организацию, сосредоточившуюся на проблемах демократии, положения национальных меньшинств, вопросах безопасности на территории государств, оставшихся за пределами НАТО и Европейского союза, т. е. фактически государств бывшего СССР и бывшей Югославии. Кульминационной точкой этой эволюции стал саммит ОБСЕ в Стамбуле в ноябре 1999 г., когда Россия оказалась в унизительной изоляции по чеченской проблеме. Эволюция ОБСЕ явно противоречила внешнеполитическим интересам России и вызвала резкое снижение интереса Москвы к этой организации. После «оранжевой революции» на Украине и свержения президента Акаева в Киргизии Москва уже открыто обвинила ОБСЕ во вмешательстве в политические процессы в бывших советских государствах. Россия потребовала реформы ОБСЕ и приостановила ее финансирование.
Фактически ОБСЕ перестала всерьез интересовать Москву тогда, когда стало ясно, что план создания Европейского совета безопасности потерпел неудачу. Россия всегда стремилась к членству в эксклюзивных клубах. Еще Андрей Козырев говорил, что национальная сверхзадача России заключается в том, чтобы «буквально за волосы себя вытащить… в клуб наиболее развитых держав»82. Наиболее престижным из этих клубов была, конечно, Группа семи, или «семерка».
ЕЩЕ ПРИ МИХАИЛЕ ГОРБАЧЕВЕ Москва успела получить статус наблюдателя при МВФ, Всемирном банке и Генеральном соглашении по тарифам и торговле. Была поставлена долгосрочная задача вступления в Организацию экономического сотрудничества и развития. Главной целью Российской Федерации, однако, было вступление в «семерку», объединявшую ведущие государства Запада.
Еще в 1991 г. Горбачева впервые пригласили на заседание «семерки» в Лондоне – для обсуждения вопроса о помощи Запада советским реформам. О членстве Советского Союза, разумеется, тогда не могло быть и речи. В 1992 г. Ельцин как первый демократически избранный президент России получил приглашение на встречу в Мюнхен – также для обсуждения вопроса о помощи российским реформам. Затем это стало традицией. Лишь постепенно, однако, Россия стала участницей политических дискуссий совместно с членами «семерки», своего рода «кандидатом в члены» группы. Поскольку Российская Федерация 1990-х годов объективно не могла соответствовать западным стандартам законоправия, демократии, рыночной экономики, уважения прав человека, ее «кандидатство» могло продолжаться бесконечно долго, создавая и усугубляя напряженность в отношениях между Москвой и ее партнерами. Для изменения ситуации требовалась политическая воля.
Еще в 1994 г. Билл Клинтон был готов повысить статус Бориса Ельцина с гостя до участника, но экономические и политические реальности Российской Федерации не создавали для этого никакой возможности. Клинтон, однако, руководствовался политическими соображениями, а не результатами «демократического аудита» России: «Мы включим русских в семерку, – считал он, – а они уйдут из Балтии. Если они состоят в клубе для больших, у них меньше причин избивать маленьких»83. Спустя три года Клинтон, стремясь укрепить позиции Ельцина, с трудом переизбранного на второй срок, и компенсировать России психологическую травму, нанесенную решением о расширении НАТО на восток, наконец, предложил на встрече в Денвере, где он был хозяином, включить Российскую Федерацию в состав Группы. Хотя Клинтон публично аргументировал свое решение тем, что Россия становится полноправным членом сообщества демократий, для него речь шла о политической целесообразности. Денвер помог преодолеть Мадрид (т. е. расширение НАТО на восток). Встреча в Бирмингеме в 1998 г. получила уже официальное название «саммит восьми», а в 2006 г. «восьмерка» встретится уже в России. «Клубность» подразумевала признание респектабельности России и престижа ее лидера в обмен на ее сотрудничество с США.