Пока я вел переговоры с 200-м и 261 — м стрелковыми полками, командир 13-го стрелкового полка подполковник Коженков Ф.Ф. самовольно отвел свой полк назад, заняв более выгодный рубеж обороны в 2,5 километрах от линии фронта. Находясь на правом фланге дивизии и не чувствуя локтя соседа справа, так как в тот момент у нас не было сплошной линии фронта, Коженков решил, что на новом рубеже ему будет удобнее держать оборону. Я был в очень хороших отношениях с Коженковым и прямо сказал ему, что, если он не вернет полк на прежние позиции, его расстреляют за трусость и самовольство. После некоторого раздумья до подполковника, как говорится, дошло, и он вернул свой полк на передовую. Приходится лишь удивляться, что в дневное время фашисты не заметили перемещений полка и не воспользовались этим благоприятным моментом. Возможно, у них просто не хватало сил или удержание дороги имело для них большее значение, чем наступление.
Наконец прибыл из 164-го артполка командир дивизии. К его удивлению, штаба дивизии на месте не оказалось. На прежнем месте Лукьянов застал лишь узел связи в большой палатке, лошадь с ездовым и меня. В ответ на вопрос генерала, куда подевался штаб, я подробно рассказал ему, что произошло. Сообщил о решении начальника штаба, его конфликте с майором Обориным. Умолчал только о перемещениях 13-го стрелкового полка. Мой рассказ сильно поразил Лукьянова, он густо покраснел и задумался. Потом спросил, что мне известно о полках, я ответил, что положение не изменилось. Затем я доложил комдиву о готовности узла связи на новом месте и попросил разрешения снять теперь уже не нужный дублирующий узел связи. Получив от него согласие, приступил к его свертыванию, а командир дивизии в сопровождении ординарца верхом уехал к овинам, где теперь находился штаб 2-й стрелковой дивизии.
Подъезжая к овинам, я увидел несколько «Виллисов». Значит, штаб армии был встревожен, и для разбора ситуации оттуда прибыло несколько генералов во главе с членом Военного Совета. Меня срочно вызвали в один из овинов, где заседала комиссия штаба армии. Разговор был кратким, — видимо, все уже были допрошены, — и после него армейское начальство уехало. Вместе с ним убыли начальник штаба и командир дивизии генерал-майор Лукьянов. Больше в дивизии они уже не появились.
11 февраля прибыл назначенный на должность командира 2-й стрелковой дивизии полковник от артиллерии Перевозников М. И. Он произвел на всех нас весьма благоприятное впечатление. Впоследствии показал себя энергичным, храбрым, общительным офицером. Отлично знал военное дело, окончил до войны две академии. Солдатам и офицерам он пришелся по душе, и его все понимали с полуслова. После войны Перевозников работал старшим преподавателем академии Генерального штаба, вышел в отставку генерал-майором.
В тот же день, под вечер, прибыл новый начальник штаба полковник Алексеев В. А. Уже с первой минуты появления в штабе он повел себя по-хамски, обозвав многих офицеров лодырями и бездельниками. Досталось на орехи и мне, Алексеев, не вылезая из саней, заявил, что связь бездействует, и матерно выругал всех нас. По всей вероятности, до назначения в дивизию он сидел на тепленьком местечке в штабе армии, а тут ведь работать придется, вот новый начштаба и метал громы и молнии.
На следующий день Алексеев вызвал меня к себе. Я полагал, что будет повторен вчерашний разгон, но, к моему удивлению, был принят весьма предупредительно, вежливо и даже любезно. К чему бы это, думаю. В ходе беседы и знакомства со строевой запиской вдруг выяснилось, что военфельдшер, лейтенант ВераТвердо-хлебова, для батальона связи непригодна, и ее следует перевести в один из полков. На мои возражения, что эта девушка пользуется большим уважением среди личного состава батальона, очень заботлива, ведет большую профилактическую работу, скромна и т. д., я получил распоряжение по штабу откомандировать в полк В. Твердо-хлебову и телефонистку М. Васеву. Пришлось идти к командиру дивизии Перевозникову, однако последний сказал, что батальон связи находится в подчинении начальника штаба и он ничем не может мне помочь. Взамен выбывших были присланы новая военфельдшер П. и санитар, который даже не значился в штатном расписании батальона. Новая фельдшер, злая особа и бездельница, держала себя вызывающе, так как являлась «ПэПэЖэ» (по-ходно-полевой женой) начальника штаба дивизии, а санитар был глазами и ушами полковника (проще говоря, соглядатаем).
15 апреля мой заместитель по тылу старший лейтенант Волошин В.К. вернулся из дивизионного обменного пункта (ДОП) без продуктов. Оказалось, что месячная норма мяса (консервы) и сахара батальона связи, а также пять буханок хлеба получены начальником штаба полковником Алексеевым В.А. Все мое существо возмутилось этим грабежом, но голос разума подсказывал, возьми себя в руки, спокойствие и спокойствие.
После раздумий решил отправить Алексееву накладную на продукты, чтобы он расписался в их получении. Старший лейтенант Волошин для этой миссии не подходил, был он бестактен, груб и заносчив. Решил послать отличного строевика, старшину Паникаровского. Через 15 минут старшина вернулся взмыленный, полковник пригрозил пристрелить его за бестактность. Оказалось, что батальон связи еще и виноват перед вором.
Пришлось мне самому позвонить Алексееву, и он вызвал меня к себе. Разговаривал со мной начштаба как удав с кроликом. Он сразу заявил, что идет война, имеются потери, и я должен списать продукты на них. На мой вопрос, а чем же я буду кормить людей в течение месяца, полковник-хапуга ничего не ответил.
Когда я вышел от полковника, уже смеркалось. Я был сильно расстроен и, проходя мимо землянки прокурора майора Жукова А.И., решил заглянуть к нему. Мы с ним часто беседовали, захотелось и в этот раз поделиться. Приоткрыл дверь, но у майора кто-то был, так что я решил не мешать им и хотел уйти. Однако Жуков выскочил из землянки и зазвал меня к себе, мол, тут все свои. Я начал рассказывать про свои беды и горести, как вдруг гость Жукова приказал ему зажечь свет. Оказалось, что это прокурор армии. Он расспросил меня про этот возмутительный случай и ушел к себе. Ну, думаю, и начальство у нас. Сначала обкрадут, а потом еще и под суд военного трибунала подведут. Выходит, верить им нужно с оглядкой.
Утром следующего дня раздался звонок из штаба армии. Вызывали командира дивизии. Я взял запасную трубку [2] и услышал голос командующего 8-й армией Ленинградского фронта. Ругал он комдива Перевозникова на чем свет стоит, обвинял в воровстве. Мол, в батальоне связи все украл, у меня даже рубаха прилипла к телу. Побушевав, командующий успокоился, объяснил, в чем дело, и приказал Перевозникову вместе с Алексеевым прибыть в штаб армии.
После этого комдив вызвал меня к себе и спокойно, дипломатично завел разговор о батальоне связи. Когда речь зашла о вопросах питания, я сказал, что слышал весь его разговор с командующим. Перевозников был крайне удивлен, как это командующий узнал о ЧП раньше него. Мне пришлось рассказать о разговоре с Жуковым. Вызвали Жукова. На вопрос, почему он не доложил о ЧП ему, Перевозникову, Жуков ответил, что его день для докладов среда, а в тот день было воскресенье. Комдив развел руками и отпустил нас.