Примкнутый к винтовке штык — это наиболее эффективное в бою холодное оружие, это настоящее оружие, а лопатка — это эрзацоружие, это то, что можно использовать только тогда, когда, кроме зубов, уже совсем никакого оружия не осталось. Причем, штыков у немецкой пехоты было больше, чем винтовок, поскольку немецкий штык был ножом, и им вооружались все — включая пулеметчиков и автоматчиков. Но о собственно штыковых атаках немцев у Кареля практически нет никаких упоминаний — только «лопаточные» атаки! При этом, о лопатках пишется только в воспоминаниях ветеранов у Кареля, другие немецкие авторы о них не упоминают, а наши ветераны не помнят, чтобы немцы вообще ходили на них в рукопашную, тем более, с этими дурацкими лопатками. Пойти в атаку с лопаткой на нашего красноармейца, вооруженного винтовкой с примкнутым штыком, — это же безумие! Немец же своей лопаткой до него не достанет!
Потом, основное оружие немецкой пехоты — пятизарядная магазинная винтовка (карабин) или автомат. Действовать этим оружием можно только двумя руками. Если немец идет в рукопашную атаку с карабином даже без штыка, то он, по крайней мере, может раз пять выстрелить в тех красноармейцев, с которыми сближается, но если у него в руке еще и лопатка, то он же не сможет оставшейся рукой действовать винтовкой — не сможет стрелять! Красноармеец же вообще не даст ему к себе подойти на расстояние удара лопаткой и пристрелит еще до своего удара штыком. И, наконец, насколько серьезную рану можно нанести лопаткой? Тогда бы уже лучше рассказывали, что они на русских с топорами ходили в рукопашную — все ж более солидное оружие.
То есть, немецкие старички явно брешут, и возникает два вопроса: «откуда ноги растут» у этих лопаток — с чего вдруг про них заговорили, и зачем немецким ветеранам нужна эта наивная до глупости брехня?
У меня нет сомнений, что о лопатках вспомнили из рассказов немецких ветеранов Первой мировой войны, воевавших на Западном фронте с французами и англичанами. Та война очень быстро стала позиционной, причем, оборонительные позиции тех же французов к концу войны были беспрецедентны по своему инженерному обустройству. Вот как Р.Я. Малиновский, воевавший в те годы во Франции, описывает, что представляли собою передовые позиции французов.
«Утром прошли через городок Шалон, разбудив его жителей озорной солдатской песней. В городе свернули налево, пошли на Ля Вев и вскоре расположились в бараках Мурмелона. Там переночевали, связались с французами, занимавшими окопы на передовой позиции, и ночью выступили им на смену, проделав километров шесть по ходам сообщения, носившим громкие названия: «Центральный бульвар», «Бульвар святого Мартина», «Бульвар Сен-Жермен». Наконец стрелка указала: «Аванпост № 2». Туда, соблюдая особую тишину и маскировку, и направились пулеметчики.
…Траншею давно обжили. По глубокому дну ее были проложены деревянные решетки, а под решетками проходила канавка, по которой стекала во время дождя вода; правда, в низинах сток был плохой, и вода туда собиралась из всех окопов и траншей. Ее приходилось вычерпывать, а она снова натекала, и траншея наполнялась белой и тягучей, похожей на сметану, жидкой грязью. Приходилось ходить по этой жиже, пока она не загустеет, тогда ее выбрасывали лопатами за бруствер. По стенкам траншей прикреплены планки с роликами, на которые натянуты телефонные провода. По решеткам на дне траншеи проложена миниатюрная узкоколейка для подвоза боеприпасов, пищи, дров, воды
…Французский капрал все старательно пояснил, указал расстояния до целей. Сдал по описи инвентарь поста: бочки с водой, дрова, провода, телефоны, матрацы, убежища. Кстати, убежища были оборудованы глубоко под землей. Вниз вели тридцать восемь ступенек; а там — крепкое дубовое крепление, как в шахте, по бокам деревянные клетки, обтянутые железной сеткой, а на них солдатские, матрацы. Это — койки. Для начальника пулемета даже отдельная комната с одной койкой, столом, сбитым из досок, запасом ручных гранат и патронов в лентах. Из убежища два выхода — один от начальника пулемета прямо в траншею к стрелкам и другой — из общего помещения к пулеметному, крытому, хорошо замаскированному гнезду.
— Ну, тут можно воевать! Это тебе не русский фронт, там, бывало, все на живую нитку, — поговаривали пулеметчики.
Аванпост № 2 представлял собой небольшой, хорошо укрепленный узел, выдвинутый от передовых траншей в сторону противника метров на триста — четыреста. С траншеями он соединялся отдельным крытым ходом сообщения. На аванпосту располагался пулемет под начальством Ивана Гринько и стрелковое отделение шестой роты».
То есть укрепления Первой мировой войны представляли собою подземные города, убежища которых располагались на глубине 6–8 метров (вниз вели тридцать восемь ступенек). Как брать такие позиции? Ну, забежит в атаке немецкая пехота на них сверху, а как выковырять французов из-под земли?
Вниз, во все эти крытые хода сообщения, траншеи и убежища немцы посылали штурмовые группы для действительно рукопашного боя. Но чем солдат этих групп вооружить? Винтовка со штыком совершенно не годилась, так как была длинной и цеплялась за стены узких ходов сообщений. И этих солдат вооружали десятизарядным пистолетом «маузер». Но для стрельбы из пистолета достаточно одной руки, рационально было вооружить и вторую, но чем? Исходя из тактики схваток в таких узких местах, разумно было бы дать им в свободную руку артиллерийский бебут — нечто вроде короткого меча — или турецкий ятаган. Однако у военного министерства Германии до постановки на производство этого оружия из XIX века руки не дошли, и фронтовые немецкие офицеры, импровизируя, вооружали свободную руку солдат заточенными лопатками. Не потому вооружали, что это оружие, а потому, что больше нечем было. Ею, в случае чего, можно было ткнуть в лицо противнику или попробовать ударить по каске… Но, главное, лопатку можно было использовать по назначению — расширить заваленные ходы под землей.
Для комплектации немецких штурмовых групп набирали самых бесстрашных солдат — самых отъявленных головорезов, и благодаря им лопатка в немецкой армии стала символом солдатского бесстрашия. Пистолетами были вооружены многие, а вот пистолетом и лопаткой — только немецкие супермены. В понимании немецких солдат, драться лопаткой — это ох, как круто! Вот и возникла эта лопатка в воспоминаниях ветеранов Второй мировой, хотя ей в рукопашных схватках той войны совершенно не было места.
Второй вопрос — из чего у немецких ветеранов возникла потребность брехать про «лопаточные» схватки?
Да из того, что они побежденные. Были бы победителями, нужды брехать бы не было.
Они ведь, повторю, прекрасно знали, что их вместе со вшивой Европой 400 миллионов, а русских всего 190, они же понимали, что сами напали на нас, напали, но не победили! Разговоры про монгольские полчища, про морозы под Москвой в 58 градусов — все это хорошо, но для бедных умом. А для солдат оставалась единственная настоящая причина — не победили потому, что были менее мужественными, нежели русские. И для немецких солдат было очень важно забрехать именно это обстоятельство, поскольку немецкие ветераны не только понимали это, но они и видели это.
Дело в том, что, начиная с прусского короля Фридриха II, а, скорее всего, и раньше, принципом немецкой армии было уничтожение врага не холодным оружием, а огнем. До Первой мировой, немецкую пехоту, скорее всего, еще учили штыковому бою, по крайней мере мой дед в штыковой атаке получил ранение штыком в живот, впрочем, от австрийца. Но перед Второй мировой тактика немцев совершенно не предусматривала никаких сближений с противником до расстояния рукопашной схватки и немецкую пехоту штыковому бою не учили. Все рукопашные схватки той войны навязывались немцам Красной Армией. Это было уже анахронизмом, это стоило нам огромной крови, но это было так, тут уж немецкие ветераны не врали, когда описывали производимый на них эффект от русской атаки, к примеру: «Словно загипнотизированные, они взирали на приближавшуюся к ним бурую как земля стену из одетых в военную форму человеческих тел. Русские бежали ровными шеренгами, ощетинившись длинными штыками винтовок».