Уже 20 марта 1933 года по приказу Гиммлера, тогда начальника мюнхенской полиции, был создан концлагерь, для охраны которого откомандировали сотню мюнхенских полицейских. Впоследствии они были заменены командой политической полиции. Ко 2 апреля они постепенно заменялись эсэсовцами, считавшимися «вспомогательной полицией» и подчинявшимися непосредственно Гиммлеру. Занимая ответственный государственный пост, он был намного авторитетнее местных аппаратчиков. Они вынуждены были подчиняться ему, поскольку Гиммлер занимал пост имперского шефа СС.

Как-то дело дошло до убийства первым комендантом СС нескольких арестантов. Это дело получило общественную огласку. Однако Гиммлер при поддержке шефа СА Рема сумел его закрыть, что и одобрил сам Гитлер. Рём, как руководитель СА и одновременно имперский министр без портфеля, приложил всю свою энергию на создание лагерей. Он придерживался также мнения, что «арест как мера пресечения» должен входить в компетенцию политической полиции, а не юристов. Судебных инстанций это не касалось, не их дело было заниматься политическими противниками нацистов.

Гиммлер назначил нового коменданта Дахау, бригадефюрера СС Теодора Эйке, который был обязан подчиняться имперскому руководителю СС при решении вопросов, касавшихся «особых случаев» нарушения дисциплины и установления штрафных порядков в лагере для пленных. Эйке создал точные служебные инструкции для охранников лагеря: при нарушении дисциплины заключенными к ним применялись драконовские методы. Он установил в концлагере беспрецедентный террор. Солдатам охраны предписывалось относиться к арестованным со всей строгостью.

И они с удовольствием использовали такие возможности, так как придраться к заключенным и наказать их за нарушение инструкции не представляло трудностей. Для арестантов установили суровые правила поведения в лагере. А в случае несправедливого наказания их никто не мог защищать. В действительности эта «инструкция» давала возможность охранникам творить произвол. Сущность системы концлагерей сводилась к тому, чтобы довести до совершенства садистское отношение к сотням заключенных. Бесчисленные свидетельства о жестких порядках в концлагерях вновь и вновь это подтверждают.

Организационная структура лагеря Дахау стала, так сказать, прототипом других концлагерей. Он был разделен на три категории: комендатура, два охранных отряда «вспомогательной полиции» и так называемое «политическое отделение». Комендант Эйке, как член СС, подчинялся рейхсфюреру СС Гиммлеру и занимался организацией лагеря, управлением и медицинским обслуживанием. Он отвечал также за охрану заключенных. Гиммлеру подчинялась «вспомогательная полиция». Политический отдел в конечном итоге входил в ведение Гейдриха как руководителя баварской политической полиции. Он же отвечал за экзекуции, аресты, проведение допросов и освобождение заключенных. Здесь сказалась двойственность структуры: при выполнении этих функций Гейдрих подчинялся Гиммлеру не как рейхсфюреру СС, а в качестве политического референта при Министерстве внутренних дел и командира политической полиции в Баварии.

Позднее, с разделением политической полиции, ей были предоставлены права контролировать поступление заключенных в концлагеря. Возможности осуществления «арестов в качестве меры пресечения» стали со временем особенно реальными. Однако уже появлялись тенденции искать новые средства для выполнения этой задачи. На деле же пока все решала политическая полиция, а затем — гестапо. Никто не мог точно определить, виновен арестованный или нет, а если виновен, то сколько времени он должен находиться в концлагере. Отрегулированная юридическая процедура для перепроверки вины заключенных была исключена.

Утренняя поверка в концлагере Заксенхаузен

Система концентрационных лагерей делала возможным бесцеремонное обращение с потенциальными врагами национал-социалистов. Речь шла не о простом «разгосударствлении», которое проходило бы на основе проблем финансирования, а о государственном мероприятии национал-социалистов. Треугольник власти Гиммлера: СС — концентрационные лагеря — гестапо начинал свои карательные действия в Баварии и с 1934 года получил свое продолжение в остальных лагерях, построенных по образцу Дахау.

Глава 6
Доносители, шпионы и осведомители гестапо

Защита общества от антигосударственных и антинародных проявлений перемежалась в гестапо с постановками второстепенных проблем. Ставилась, например, задача: как добиться надежной и действенной информации? Вокруг Тайной государственной полиции постоянно создавались различные мифы. С одной стороны, гестапо пропагандировали как открытый орган, готовый поставлять неофициальную информацию. С другой стороны, его считали организацией, где было полно шпионов и за каждым сотрудником велась слежка с помощью микрофонов и других средств разведки.

Однако это не всегда соответствовало реальности: число оплачиваемых информаторов из персонала не было столь значительным. Возможности их оказались ограниченными. И в то же время проведение карательных мероприятий против «вражеских группировок» осуществлялось на деле. Хотя в гестапо были убеждены в деловых качествах имевшихся в его составе хороших специалистов для борьбы «с врагами», однако их было недостаточно для охраны германской «народной общности». Из-за нехватки квалифицированного персонала гестапо вынуждено было апеллировать к отдельным «друзьям народа». Гейдрих требовал, чтобы «они контролировали и доносили обо всем, что происходило рядом с ними». Однако такой план не всегда осуществлялся из-за того, что гестапо было не в состоянии вычислить всех идеологических противников из сообщений огромной массы доносителей: соседей, друзей и коллег. Впрочем, акты юстиции, НСДАП и гестапо позволяли арестовывать подозреваемых без тщательной проверки. Привратники, соседи или сотрудники, не стесняясь, строчили доносы, причем, вероятнее всего, не по идеологическим соображениям, так как они сами не были национал-социалистами, а из чувства страха. Доносы и уведомления направлялись либо непосредственно в Тайную государственную полицию, либо в широко разветвленные подразделения НСДАП, которые передавали эту информацию дальше по инстанции. Наряду с национал-социалистским мировоззрением такое поведение доносчиков мотивировалось страхом в обстановке террора, хотя обиды, социальная зависть или акты возмездия играли также не последнюю роль. Возникшие такого рода отношения между людьми стали инструментом отмщения за свои личные или профессиональные обиды, а также объяснялись желанием навредить коммерческим конкурентам. Предпосылки для этого были созданы общественным климатом, который объявил утратившими силу существовавшие до сих пор нормы общественного поведения и заменил их чистой идеологией.

«Стапо-отделы» жаловались на перегруженность работой из-за огромного числа подобных доносов, которые большей частью основывались на предположениях, а не на фактах. Были особенно часты случаи, когда никаких «антигосударственных» проявлений в поведении лиц, на которых они писались, не было выявлено. Однако органы власти почти никогда не вдавались в подробности. Хотя ошибочные обвинения теоретически и преследовались по закону, тем не менее на практике это случалось крайне редко. Число доносов росло и со временем приобрело такие размеры, что гестапо и НСДАП были вынуждены в газетных статьях предостеречь доносчиков от излишнего усердия; за этим стояло также опасение, что подрыв необходимых доверительных отношений парализовал бы в конечном итоге государственный аппарат. Это не означало, однако, что доносительство перестало поощряться. Рудольф Гесс, например, в своем заявлении от 18 апреля 1934 года в категорической форме ему отдавал должное.