На потребности нового, городского общества советское руководство ответило неправильно. Новые потребности были объявлены ненужными, а то и порочными. Было забыто даже предупреждение Маркса: «животное хочет того, в чем нуждается, человек нуждается в том, чего хочет». Сегодня философы перефразируют эту мысль так: «ненужные вещи для человека важнее нужных». Никак не ответив на жизненные, хотя и неосознанные, потребности целых поколений молодежи, родившейся и воспитанной в условиях крупного города, советский строй буквально создал своего могильщика — массы обездоленных. Крамольное недовольство общественным строем стало массовым. Хотя это недовольство не означало антисоветизма и требований сменить общественный строй, его смогли эффективно использовать те социальные группы, которые были заинтересованы именно в ликвидации советского строя.
Так был создан социальный конфликт. Потом он был искусственно преувеличен в массовом сознании, осознанно превращен в разлом и стал важным тараном, разрушившим гегемонию советского строя. Отношение человека к социальному строю определяется не непосредственно реальностью, а ее восприятием — теми ее образами, которые построены воображением человека. Как велико может быть расхождение между реальностью и ее восприятием, видно на примере питания.
Были приложены большие усилия, чтобы убедить массы, будто мы плохо питаемся. На деле в СССР, даже при дефектах его распределительной системы, полноценное и сбалансированное питание было обеспечено практически всем социальным группам. По совокупности показателей, которыми оперирует ФАО (Всемирная организация продовольствия), СССР занимал 7-е место в мире. В 1988 г. молока и молочных продуктов в среднем по СССР потребляли 356 кг в год на человека (в США — 260), но при опросах 44 % ответили, что потребляют недостаточно [75] . Самый красноречивый случай — сахар. Его потребление составляло в СССР 47,2 кг в год на человека — свыше оптимальных медицинских норм (в США — 28 кг), но 52 % опрошенных считали, что едят слишком мало сахара (а в Грузии недовольных было даже 67 %). «Общественное мнение» не отражало реальности. Таково было массовое восприятие реальности, а оно было создано методами воздействия на сознание.
Советский тип распределения пищи был благополучен в терминах реальных калорий, белков и т. д., но неблагополучен с точки зрения образов. Этот тип, как он сложился в 70—80-е годы, характеризовался двумя явлениями: «дефицит» (отсутствие желаемого продукта в продаже) и очереди. Приходится взять слово дефицит в кавычки, потому что речь идет об отсутствии товаров на витрине, а не на обеденном столе. Продуктов на столе было достаточно, но в восприятии вида прилавков возникало впечатление нехватки. В массовом сознании был создан образ дефицита. Был голод на образы товаров.
Ощущение дефицита в 80-е годы было доведено до уровня психической подавленности из-за постоянного воздействия этого фактора. Результатом было сужение сознания — почти все внимание сосредоточивается именно на неудовлетворенной потребности, восприятие действительности резко искажается. При этом неважно, является ли неудовлетворенная потребность фундаментальной или второстепенной, а то и «искусственно возбужденной».
Восприятие очередей, получив в 70-е годы идеологическую трактовку (результат неправильного, «казарменного» социализма), также стало резко неадекватным. Людям стало казаться, что они проводят в очередях слишком много времени, хотя на самом деле очереди уже не шли ни в какое сравнение с очередями военных лет и даже 50-х годов. Не во времени было дело, а в восприятии. В 90-е годы люди в совокупности тратили гораздо больше времени в поисках более дешевых продуктов на мелкооптовых рынках, но это им не казалось обременительным.
Причины, по которым это противоречие, сыгравшее важную роль в крушении советского строя, не было разрешено в 70—80-е годы, лежат в сфере надстройки, а не материального базиса хозяйства (колхозы, общенародная собственность на землю, плановая система и т. д.). Причины эти были исторически обусловлены, и вряд ли можно было их устранить каким-то умным решением. В мышлении руководства в 70—80-е годы соединился крестьянский здравый смысл с механистическим истматом. Крестьянский ум не понимал и даже презирал страхи «зажравшегося горожанина» — ишь ты, подай ему «прилавки, полные продуктов». Истмат недооценивал значение «мира образов». В результате правительство отказывалось сделать вещи не просто возможные, но и бывшие ранее обыденной частью советского строя.
Достаточно было создать сеть магазинов «повышенной комфортности», а именно, с полными прилавками и продуктами в красивой упаковке — но по повышенным ценам. Расход продуктов в этих магазинах был бы невелик (их потребляли бы те же люди, так что и дополнительных резервов почти не потребовалось бы, помимо закупки импортных продуктов). Но был бы важен демонстрационный эффект, ощущение изобилия и свободы.
Подобное увеличение разнообразия в системе распределения было бы столь несложно и дешево, что на первый взгляд кажется всего лишь техническим усовершенствованием. На самом деле это сняло бы фундаментальный источник напряженности и недовольства. Ибо речь идет о «голоде на образы» как неудовлетворенной потребности большинства населения.
Формирование «невозможных» потребностей. Одной из причин краха СССР называют «равенство в бедности» — массовую неудовлетворенность населения уровнем жизни, резкий разрыв между потребностями и потреблением. Этот тезис является ошибочным. До конца 80-х годов население СССР в общем было удовлетворено своими реальными доходами, которые соответствовали разумным, по общему мнению, материальным потребностям.
Вот данные крупного исследования 1987 г. Социологи пишут: «Среднеарифметический душевой доход в нашей выборке составляет около 104 руб. в месяц, а доход тех, кто заявил, что семейный бюджет в основном позволяет удовлетворять разумные потребности, — около 107 руб.» [116, с. 59]. Таким образом, величина дохода у большинства трудящихся в советской системе тяготела к той мере, которая отвечала разумным потребностям. И эта мера была закреплена в массовом сознании.
Социологи обнаружили, что советские люди были в целом удовлетворены своим достатком и оплатой труда. Распределение мнений было таким: «Среднестатистический работник, попавший в выборку, на момент опроса получал 165 руб. на руки… Отличными назвали свои заработки всего 4 % опрошенных работников, которые получают в среднем в месяц 217,5 руб…. 30 % работников оценили размеры вознаграждения за свой труд как „хорошие“. Заработок в этой группе составил 191 руб… Удовлетворительную оценку [заработку] выставила самая многочисленная группа — 46 % опрошенных (159,5 руб.)… Плохими назвали размеры своих заработков 15 % опрошенных, которые получают в среднем 129,8 руб. в месяц» [116, с. 56].
Конечно, большинство при этом считает, что следовало бы им зарплату прибавить. Но что замечательно — чем выше уровень зарплаты в категории работников, тем меньшую надбавку для себя они считают справедливой! Социологи пишут: «Внедрение в жизнь результатов такой „самоаттестации“ привело бы к сокращению разрыва в уровне оплаты труда». Это — неосознанная уравнительная установка.