Зою Палеолог в нашей стране назвали более привычным именем – Софья. Она въехала в Москву 12 ноября 1472 г. Первым делом кортеж направился к митрополиту, невеста при народе приняла его благословение. Потом двинулись к матери великого князя, у нее гречанка впервые увиделась с женихом. Вместе пошли в храм на Литургию, и в этот же день молодых обвенчали. Разумеется, обряд провели без всяких католических штучек, по-православному. Бонумбре и прочих латинян демонстративно отделили от Софьи, подчеркнули, что к женитьбе они не имеют ни малейшего отношения. Их даже не пустили на венчание и свадебный пир.
Лишь на следующий день, когда Иван и Софья стали супругами во всех смыслах, когда их, по русскому обычаю, сводили в баню после брачной ночи, государь принял Бонумбре, позволил ему вручить письма и подарки от папы. К Софье легата не допустили вообще. Священников к ней определили русских. Бонумбре слонялся без дела по Москве. На родине ему требовалось отчитаться, что же он сделал для выполнения возложенной задачи, и он предложил устроить диспут с православным духовенством. Что ж, великий князь не возражал. Русскую сторону представляли митрополит Филипп и известный богослов Никита Попович. Они прекрасно знали греческие доказательства того, что латинская церковь впала в ересь, и сразу перешли в наступление. Подготовка легата оказалась гораздо слабее. Он скис и уклонился от ответов, разводил руками, что не взял с собой нужных книг. Вскоре его вежливенько спровадили домой: погостил, пора и честь знать.
Но если папский посланник сетовал на отсутствие книг, то книжное приданое Софьи Фоминичны очень пригодилось на Руси. Все литературное наследие Византийской империи, эвакуированное в Италию, через несколько лет было уничтожено инквизицией как «еретическое». Уцелела именно та часть, которая попала в нашу страну. Впоследствии преподобный Максим Грек, увидевший это собрание, восхищался: «Вся Греция не имеет ныне такого богатства, ни Италия, где латинский фанатизм обратил в пепел творения наших богословов». А Иван III отметил женитьбу на племяннице императора особым образом. Он изменил свой герб. Отныне в нем соединились два символа. Прежний герб великих князей, изображение св. Георгия Победоносца, и византийский двуглавый орел.
Женитьба государя аукнулась неожиданным эхом. Разъяренный Бонумбре возвращался в Рим той же дорогой. Прибыл к ливонским крестоносцам и нашел внимательных слушателей. Плевался, честил русских свиньями и обманщиками, а Софью предательницей. Рыцари кивали, поддакивали. Они-то постоянно имели дело с русскими, и были о них аналогичного мнения. Понимающе переглядывались между собой: перемирие, на котором настаивал папа, явно закончилось. Наоборот, теперь в Риме подсобят. Глядишь, крестовый поход объявят. С Казимиром у великого князя вражда, с татарами он воюет. Словом, шансы есть…
В прибалтийских замках слуги взялись начищать доспехи, затачивать мечи. Эстонские и латышские рабы, копошащиеся на полях, с завистью поглядывали на своих соплеменников, солдат-кнехтов. Повезло людям! Кто-то корову из похода приведет, кто-то девку или детей на продажу. В Пскове встревожились. Было ясно, что соседи готовят вторжение. Погнали коней по привычной дороге, к Ивану Васильевичу. Он выслушал и пообещал: свою отчину в обиду не даст. Но псковичи нервничали: почему государь воспринял известия так спокойно? Может, чего-то не понял? Вдруг промедлит? Поскакали новые гонцы, повторяли: немцы вооружаются. Иван Васильевич опять выслушал и уточнил только одно, к какому сроку присылать войско? Гонцы сбивчиво поясняли – летом немцам воевать несподручно, речки мешают. Осенью грязища. Нагрянут по зимнему пути.
Все-таки псковичам было не по себе. Как бы не запоздала подмога. Где она? Почему не присылают хоть сотню-другую ратников усилить гарнизоны? Но 25 ноября, точно в назначенное время, у ворот Пскова появился разъезд детей боярских. Задорно кричали: звали на помощь? Ну так принимайте! Приближалась рать Данилы Холмского. Да какая рать! Смотрели со стен и глазам не верили – полки запрудили дорогу до самого горизонта. Армия даже не поместилась в городе, ее разводили по селам и монастырям, одних лишь князей насчитали 22. На новгородцев Псков давно уже не надеялся. А сейчас узнали – вечевики получили приказ государя и не посмели ослушаться. К московскому войску скоро прибавится еще и новгородское.
Правда, погода подвела. В декабре ударили оттепели, поплыли снега, вскрылись реки. Как двигаться по месиву грязи? Но идти никуда не потребовалось. Немцы были в ужасе. Отчетливо представили: если эдакая рать ворвется к ним, она перевернет вверх тормашками всю Ливонию. Срочнейшим образом в Псков примчались представители от магистра и Юрьевского (Дерптского) епископа. Они были настолько напуганы, что Орден с ходу подписал мир аж на 25 лет, а епископ и того больше, на 30. Мир красноречиво назвали «Данильевым», по имени Холмского. Государева рать зашагала обратно, она свое дело сделала без выстрелов, без крови.
Но военным все реже доводилось совмещать свои обязанности с дипломатией. Эта сфера деятельности вышла на профессиональный уровень. Иван III собрал при дворе труппу специалистов в области внешней политики. Ее возглавили дьяки Федор Курицын и Василий Мамырев. Отслеживали обстановку в разных странах, изучали по архивам старые договоры. Сформировался штат помощников, переводчиков. Полезных людей искали и за рубежом. Особенно плодотворными оказались контакты с евреями. Для них ни одно государство не было родиной, заплати – и выполнят любые поручения. Например, в Крыму неофициальным представителем Москвы стал богатый иудейский купец Хозя Кокос. Договаривался о выкупе пленных, присылал ценные донесения. Хотя его пришлось особо наставлять, чтобы он «жидовским письмом грамот не писал, а писал бы грамоты русским письмом или бесерменским» [10]. Ведь для перевода с еврейского надо было привлекать тоже евреев, а они могли состоять на аналогичной службе у татар или литовцев.
Скандал с незадачливым венецианцем Тревизаном удалось разрешить. После возвращения и признаний Ивана Фрязина Иван Васильевич обратился к дожу Венеции. Указал, что его посол грубо нарушил дипломатические нормы и русские законы. Дож принес извинения, просил освободить Тревизана и помочь ему все-таки добраться до Орды. Обязался оплатить все расходы и клялся, что посольство направлено вовсе не во вред русским. Напротив, им будет выгодно, если татары повернут воевать с турками. Иван Васильевич и его советники понимали, что затея венецианцев бесполезна. Тем не менее, просьбу выполнили, отправили Тревизана в Сарай. Конечно, у него ничего не получилось. Вести Орду за тридевять земель и сражаться с османами Ахмат не соблазнился.
В Сарай поехали и русские послы Никифор Басенков и Дмитрий Станищев. Великий князь полагал, что поражения должны охладить хана. Уже сколько раз ходили за пленными и добычей, а улепетывали со стыдом и срамом. Если же помириться, ордынцы получат возможность неплохо подзаработать. У них множилось поголовье лошадей, Иван Васильевич выражал готовность покупать их. Ахмат действительно пребывал в раздумьях. Казимир подставил его, подданные роптали. Хан прикидывал, что будет правильнее оставить русских в покое, нацелиться на других соседей – на Крым, Кавказ, Среднюю Азию. Согласился прекратить войну, ближайшим летом татары пригнали на продажу 40 тыс. лошадей и 3 тыс. нагруженных товарами. Для всех вышло хорошо. В кошельки ордынцев сыпались монеты, они приобретали украшения женам, а конями усиливалась государева конница.