Ну а позиция западных держав была очевидной. Они раскачивались несколько месяцев. Нет, это был не Мюнхен, когда к Гитлеру примчался на самолете Чемберлен и вмиг все решилось. Эффективных соглашений с Москвой Лондон и Париж и впрямь не желали, а делегатов присылали лишь для того, чтобы успокоить собственную общественность: то второстепенного чиновника Стрэнга, то миссию адмирала Дрэкса и генерала Думенка, не имевших никаких официальных полномочий. Но в это же время в Лондоне англичане манили немцев куда более заманчивыми предложениями. Официальным прикрытием для переговоров стала международной конференция по китобойному промыслу. На нее был приглашен полномочный представитель Геринга тайный советник Вольтат. В Лондоне он заседал в кулуарах с Горацио Вильсоном, ближайшим советником и «серым кардиналом» Чемберлена, и речь велась вовсе не о китах.
Тут уж не Мюнхеном, а «супермюнхеном» дело пахло. Немцам предлагали всю Восточную и Юго-Восточную Европу! Берите, владейте и воюйте с русскими, а мы поможем. Активным сторонником дальнейших уступок Германии и антироссийского альянса с ней выступал и посол США в Лондоне Кеннеди. 1 августа советник германского посольства в Англии Кордт доносил в Берлин: «Великобритания изъявит готовность заключить с Германией соглашение о разграничении сферы интересов…» Сообщал, что англичане обещают свободу рук в Восточной и Юго-Восточной Европе и не исключают отказ от гарантий, предоставленных «некоторым государствам в германской сфере интересов». То есть Польше. Кроме того, Англия обещала нацистам прекратить переговоры с Москвой и надавить на Францию, чтобы та разорвала союз с СССР. Повторюсь, в это же время в Токио англичане заключили договор с Японией, признав ее завоевания в Китае и, по сути, подталкивая на русских…
А советская агентура в Англии и в Японии работала хорошо. Сталин об этих переговорах знал. Конечно, поступающая информация никак не располагала к доверию. Зато немцы выражали реальное стремление к сотрудничеству. 3 августа началась разработка дружественного договора. Она велась одновременно в Москве и Берлине, но осуществлялась в настолько глубоком секрете, что даже в правительствах и военном командовании СССР и Германии о ней знали немногие. Только 19 августа, когда были уточнены все вопросы, Сталин довел информацию о предстоящем соглашении до членов Политбюро. Для простых граждан информация была обнародована еще через два дня. 21 августа в 23 часа германское радио передало, что Третий Рейх и Москва договорились заключить пакт о ненападении.
Среди европейских политиков и даже среди германских генералов это произвело эффект разорвавшейся бомбы. 22 августа в Москву прилетел Риббентроп, и пакт был подписан. В дополнение к нему были оформлены секретные приложения, признававшие, что Западная Украина, Западная Белоруссия, Прибалтика и Бессарабия входят в зону влияния Советского Союза. По сути, русским предоставлялось забрать их. Но в этот же день, 22 августа, Гитлер созвал в Оберзальцберге совещание высших военных чинов. Разъяснил смысл сделанного шага.
Говорил, что наступило время войны с Польшей и с западными державами, что предстоит «сначала выступить против Запада, а потом уже против Востока. Нам нет нужды бояться блокады. Восток будет снабжать нас зерном, скотом, углем…». «С осени 1933 года… я решил идти вместе со Сталиным. Сталин и я – единственные, кто смотрит только в будущее… Несчастных червей – Даладье и Чемберлена – я узнал в Мюнхене. Они слишком трусливы, чтобы атаковать нас. Они не смогут осуществить блокаду. Наоборот, у нас есть наша автаркия и русское сырье… В общем, господа, с Россией случится то, что я сделаю с Польшей… Мы разобьем Советскую Россию. Тогда взойдет солнце немецкого мирового господства».
Таким образом, оставался в силе гитлеровский вариант «плана Шлиффена», о котором он упоминал еще в начале 1930-х: сперва дипломатическими хитростями обеспечить альянс с русскими и разгромить Запад. А потом, подмяв всю Европу, обрушиться на СССР. Германская армия подготовилась к войне великолепно. Сам Гитлер не желал «новых Мюнхенов» – даже если ему подарят Польшу. Он жаждал именно войны. Его резкий политический кульбит, альянс с Москвой, ошеломил западные державы. Начинать войну надо было поскорее, пока сохранялась растерянность, пока новый козырь можно было разыграть с максимальным эффектом. Поводы
к нападению готовились заранее. В течение лета на польско-германской границе разыграли 39 конфликтов. Вторжение было назначено на 25 августа, и накануне предполагалось устроить еще несколько провокаций.
Но случилось именно то, чего Гитлер старался избежать. Вмешался с миротворчеством Муссолини. Вот он-то всерьез перепугался, что Италии придется выполнять союзнические обязательства, выступить на стороне немцев, и их отлупят вместе. Муссолини предложил свое посредничество – связаться с Англией, надавить на Польшу, и она без войны выполнит хотя бы часть германских требований. Гитлера это не устраивало. Но отвергать инициативу друга и союзника выглядело некрасивым. Фюрер кисло согласился и перенес удар на 1 сентября. Конечно, переговоры он постарался сорвать. Потребовал от поляков не только отдать Данциг, но и провести плебисцит по всему Поморью, кому оно будет принадлежать, Польше или Германии.
С Муссолини он договорился довольно простым способом. Дуче просто трусил, но при этом силился «сохранить лицо»! Он сам по секрету попросил: пускай Германия, как бы от своего лица, обратится к Италии и разрешит ей не выполнять союзнических обязательств. Что ж, фюрер выполнил пожелание, отправил нужную телеграмму. Дескать, сами справимся, просим не беспокоиться.
Вечером 31 августа в нескольких пограничных пунктах появились отряды эсэсовцев, переодетых в польскую форму. В городишке Гляйвиц они ворвались со стрельбой на немецкую радиостанцию. Постарались, чтобы в эфире прозвучали выстрелы, выкрикнули по-польски в микрофон, что «пробил час германо-польской войны», и «сплотившиеся поляки сокрушат всякое сопротивление немцев». После этого диверсанты скрылись. С собой они привели и убили нескольких заключенных, одетых в польскую форму. Трупы «польских солдат» обнаружила подоспевшая местная полиция, их фотографировали приглашенные журналисты. Эти безвестные люди стали первыми жертвами мировой войны…
А Гитлер объявил, что его терпение иссякло, и на враждебные выходки соседей пора ответить. 1 сентября в 4 часа 45 минут на польской границе загрохотала артиллерия, взревели танковые моторы. С аэродромов поднимались эскадры бомбардировщиков. Первому массированному удару с воздуха подвергся городок Велюнь, его стерли с лица земли, погибло 1200 человек. Ни о какой войне они не знали. Они видели сны, мамы баюкали младенцев, жены в сладкой предутренней неге потеплее прижимались к мужьям, девчонки и мальчишки сопели в подушки, лелеяли какие-то важные планы на сегодня… Сегодня для них не наступило. Грохот, ужас, огонь, боль – и смерть, бесформенное месиво битых кирпичей, досок, раздавленной и разорванной человеческой плоти…
На Польшу двинулись 56 германских дивизий – 1,6 млн германских солдат, 6 тыс. орудий, 2800 танков, 2 тыс. самолетов. Вместе с немцами выступила Словакия. Раныне-то, при разделе Чехословакии, Гитлер лихо жонглировал, уступив полякам Тешинскую область. Теперь он подсказал словацкому правительству Тисо: если хотите вернуть эту область, присоединяйтесь! О, словаки не отказались. Бросили в наступление 3 дивизии. Польские войска по численности уступали почти вдвое, а в вооружении абсолютно проигрывали. Из 870 танков лишь 220 были настоящими, а остальные – слабенькие танкетки. Из 470 самолетов лишь 186 могли решать какие-то боевые задачи – 44 бомбардировщика и 142 истребителя устаревших конструкций. До начала 1939 г. у поляков вообще не существовало плана войны с Германией. Они готовились драться только с русскими – «историческими врагами». А когда спохватились, принялись составлять план, исходили из единственной задачи: продержаться, пока Франция придет на помощь.