Раздел Украины он воспринял болезненно. Но когда выявились связи Дорошенко и Брюховецкого с татарами и турками, никакая дружба с этими гетманами стала для Сирко невозможной. Он прочно обосновался в Сечи, возрождая независимое «лыцарство» — сюда стекались казаки, уставшие от междоусобиц, дезертиры из полковничьих и гетманских частей. А поскольку запорожцы традиционно считались защитниками от «басурман» всей Украины, Сирко и повел их на выручку Хоненко. Нанес удары по тылам врагов, и им пришлось отступить. Но уже было ясно, что Дорошенко выступает в роли пацана, который нарочно задирает прохожих, зная — за углом стоит могучий амбал и ждет повода вмешаться. Турция успела передохнуть после войн с Австрией и Венецией. В 1671 г. войска паши Дамаска подавили последний очаг внутренней смуты — разгромили ливанских сепаратистов, взяли и разорили их столицу Решайи. И Османская империя развернула приготовления к новой войне. На севере. Встревоженные поляки направили в Москву посольство Храповицкого для переговоров о союзе.
Ордин-Нащокин, хотя и лишился титула канцлера (царь вообще упразднил этот пост), все еще оставался «ближним боярином и наместником Шацким», возглавлял Посольский приказ. Но главным советником Алексея Михайловича стал Матвеев. Такое понижение Ордин-Нащокин воспринял крайне болезненно. В течение 10 месяцев кое-как смирялся. Возможно, как и Никон, не терял надежды, что государь одумается и призовет его обратно. Этого не происходило. Царь позволял ему руководить внешнеполитическим ведомством, но не более того. И Ордин-Нащокин учинил вызывающий демарш. 2 декабря, в самый день прибытия польской делегации, подал в отставку. Указал, что для него вообще лучше в монастырь уйти. Похоже, рассчитывал на свою «незаменимость» — кто же еще сумеет провести переговоры с панами? Но ошибся. Царь отставку принял. Публично, в присутствии всех придворных. «И от всее мирские суеты освободил явно». Для Ордина-Нащокина это была полная катастрофа, он уехал во Псков и постригся в монахи в Крыпецком монастыре.
Начальником Посольского приказа стал Матвеев. И переговоры с Храповицким были поручены ему и воеводе Долгорукову. Провели их блестяще. С необходимостью союза соглашались, но осторожно, зная безответственность и коварство поляков. Проявили твердость, добившись закрепления за Россией Киева. Что же касается собственных конкретных обязательств, то ограничились обещанием послать при необходимости против турок отряды донцов, калмыков и ногаев. Словом, сохранили за собой право действовать по обстоятельствам.
А ситуация быстро обострялась. Опять «зашаталось» Левобережье. Начали поступать сведения, что гетман Многогрешный сносится с Дорошенко и готов перекинуться под власть султана. Но и казачья старшина не дремала, в борьбе за власть выискивала повод свалить начальника. Против него объединились генеральный писарь Мокриевич, войсковой обозный Забелло, судьи Домонтович и Самойлович, переяславский, нежинский и стародубский полковники. Представили обвинения батуринскому воеводе Неелову, он арестовал Многогрешного и отправил в Москву. Там его приговорили было к смерти, но Алексей Михайлович гетмана помиловал и ограничился ссылкой в Сибирь.
Войны с могущественной Османской империей Россия всячески старалось избежать. Но тем не менее строго выполнила союзнические обязательства по отношению к Варшаве. И предприняла дипломатическую демонстрацию в попытке предостеречь Порту от опрометчивых шагов. В Стамбул отправилось посольство Никифора Ванюкова и Василия Даудова и передало султану грамоту с предложением присоединиться к мирному договору России и Польши. Царь предупреждал, что в случае нападения на польского короля будет вынужден помогать ему: «То и мы, христианский государь, за него вступимся и учнем против вас промысел чинить и наше повеление пошлем донским атаманам и казакам, чтобы они на Дону и Черном море всякий военный промысел имели». Но великий визирь высокомерно потребовал от Москвы оставаться в стороне от «польских дел». Иначе, мол, и вам достанется — «вы же еще будете друзи или недрузи нам, в кой ни есть путь пойдете, с сей стороны такожде то ж увидите!»
Война в Стамбуле была предрешена. В марте 1672 г. Мухаммед IV прислал вдруг полякам резкий выговор за то, что они «беспокоят» владения Дорошенко, вступившего в число «невольников высокого порога нашего». Король пробовал оправдаться, отвечал, что Украина «от веков была наследием наших предшественников, да и сам Дорошенко не кто иной как наш подданный». Для турок такого ответа оказалось достаточно. Их армия двинулась за Дунай. По некоторым источникам она достигала 300 тыс., что является очевидным преувеличением. Но ясно, что она была огромной. Поляки же смогли выставить лишь 6-тысячный отряд Лужецкого. На Южном Буге при Батоге он нанес поражение татарским авангардам, но затем ему пришлось отступить к Ладыжину, где стояли казаки Хоненко. Турки осадили город, и-польско-казацкая армия была блокирована. А полчища противника вторглись в Подолию.
Ну а в Москве 30 мая 1672 г. произошло радостное событие — царица Наталья родила сына. Петра. Здоровенького, крепенького. Алексей Михайлович на радостях устроил пир для всех, кто приходил с поздравлениями и подарками. А приходили не только бояре и купцы, но и простые горожане, крестьяне — царя любили и уважали. И он народ уважил, усаживал за огромные столы. Для Петра сформировали собственный штат придворных, в него вошло 14 дворянок — «мамок» и нянек. После рождения царевича государь пожаловал боярство тестю Кириллу Нарышкину и Матвееву. И он, достигнув высшего думского чина, стал фактическим главой правительства. А крестными новорожденного стали сестра царя Ирина и царевич Федор — таким способом государь попытался примирить и еще ближе «сроднить» кланы Милославских и Нарышкиных. Кстати, а Алексей Никитич Трубецкой подарил младенцу «на зубок» свое удельное княжество, г. Трубчевск. В котором так и не побывал ни разу, руководил через управляющих. Знаменитый полководец и государственный деятель уже состарился, одряхлел. Вскоре он совсем распрощался с миром и принял иноческий постриг.
Но турецко-польская война стала реальностью. И почти не оставалось сомнений, что рано или поздно столкнуться с Портой придется России. Поэтому активизировалась наша дипломатия, стараясь найти потенциальных союзников. В разные страны разъезжались посольства. Грамоты Алексея Михайловича, приглашающие к совместным действиям против «общего христианского неприятеля — турского салтана и крымского хана» были направлены королям Англии, Франции, Испании. Велись переговоры с папой Климентом X, с императором, шведами. Никаких обнадеживающих результатов достигнуть не удалось. Европа варилась в собственных проблемах. Французы и англичане силились сломить Голландию. Австрийцы против турок навоевались досыта, и их, как и испанцев, сильнее заботила агрессивность Франции. Заинтересованность проявил только папа, да и то небескорыстно. Стремился повернуть переговоры на возможность «соединения церквей на некоторых условиях». То есть тянул все ту же старую песню об унии.
Между прочим, и польские послы, даже взывая о помощи, не забывали поднять вопросы о разрешении на въезд в Россию иезуитов и католических священников, на строительство их храмов. Но в данном отношении царское правительство оставалось непреклонным. Причем вряд ли можно обвинять его в религиозной нетерпимости. Напротив, с точки зрения сосуществования разных вероисповеданий наша страна была в тогдашнем мире самой свободной. В России жили и беспрепятственно отправляли свои обряды мусульмане — сунниты и шииты, буддисты (калмыки и буряты), индуисты (астраханские агрыжане), волжские и сибирские язычники, армяне-грегорианцы, лютеране, кальвинисты. Но католицизм оставался не только религией, а и идеологией, и весьма агрессивной. Так, несмотря на обращения к России, на тяжелое положение Речи Посполитой, Михаил Вишневецкий в это же время устроил Ь Польше и Литве гонения на православных. Многим пришлось бежать за рубеж. И, например, курляндский герцог Якоб в начале 1670-х даже построил город Якобштадт (Екабпилс), заселив его православными беженцами. Ну а служители католического культа слишком часто играли роль шпионов. Так что запрет на их въезд в Россию носил в большей степени не духовный, а политический характер.