Вот и попробуй, завоюй таких! Даже, допустим, разбив в открытом сражении — а как быть с партизанской войной в бескрайнем таежном море? Но русские их не только “объясачивали”, а и добивались вполне мирного сосуществования, на сбор ясака к отдаленным племенам ходили по 2–3, а то и по 1 человеку. Казалось бы — стрела в спину, и ищи-свищи. Не вернулся человек из тайги, мало ли, что случилось? Да ведь возвращались благополучно, ясак доставляли, новые сведения привозили. В чем же дело? А в том, что механизм взаимоотношений не был “завоевательным”. Ясак являлся не данью в прямом смысле слова, а как бы налогом, формальным признанием подчиненности. Обременительным он не был, с взрослого мужчины брали в год от 1 шкурки лисицы до 30–40 соболей (с крупного хозяина, имеющего много родни и работников). Для племен, промышляющих охотой, это было не тяжело.
Но ясак был и не безвозмездным! Он считался видом службы для царя. И сдавший его получал “государево жалование” — топоры, пилы, иглы. В Европейской России они стоили намного дешевле мехов, но в Сибири-то было наоборот. А главное — ясачному обеспечивались покровительство и защита со стороны русских. Что в условиях постоянных здешних междоусобиц было немаловажно. После сдачи ясака сибиряки получали и право свободно продавать излишки мехов. Часто торговлей занимались сами сборщики ясака, бравшие с собой запас товаров. Ехали и профессиональные купцы, возникали ярмарки, куда везли русские, бухарские, а через монголов китайские товары. Если уплатил ясак и лишние шкурки есть — все это тебе доступно.
Наконец, никаким порабощением местных жителей и не пахло. Наоборот, царские указы категорически запрещали обращение их в холопство (ведь тогда они переставали быть плательщиками ясака). Сибирские племена полностью сохраняли свои угодья, самоуправление, верования, традиции. Многочисленные наказы и инструкции Михаила Федоровича воеводам раз за разом повторяли одно и то же: “Приводить инородцев под высокую государеву руку” и собирать ясак “ласкою, а не жесточью и не правежом”. “Держать к ним ласку и привет и бережение, а напрасные жесточи и никакие налоги им ни в чем не чинить некоторыми делы, чтоб их в чем напрасно не ожесточить и от государевой милости не отгонить”. К ясачным строжайше запрещалось применять смертную казнь — даже в случае восстаний!
Советский исследователь освоения Сибири А.А. Преображенский писал: “Остается историческим парадоксом, что цивилизованные западноевропейские державы того времени уже вовсю вели истребительные войны, очищая от “дикарей” целые континенты, загоняя в резервации уцелевших туземных жителей. А варварски-азиатский российский царизм в отсталой стране к присоединяемым народам старался не применять насильственных методов”. Ну что ж, если заведомо вешать ярлыки, на запанные державы — “цивилизованных”, на Россию — “варварски-азиатская”, “отсталая”, то и впрямь парадокс получится. Вот только стоит ли их вешать?
Разумеется, без войн не обходилось, и чаще всего “знакомство” землепроходцев с тем или иным народом все же начиналось с оружия. Но затем устанавливался взаимовыгодный симбиоз. Который надежно обеспечивался тем, что, в отличие от европейцев, русские отнюдь не считали жителей тайги и степей неполноценными “дикарями”. Само слово “дикарь” применительно к народам Сибири появляется только у “культурных” отечественных авторов XIX в. (в том числе и у Пушкина). А в документах, отписках, челобитных XVII в. оно не встречается ни разу! Писали — “остяцкие люди”, “тунгусские мужики”. Русские воспринимали их не как “низшую расу”, а в качестве таких же людей, как сами. И кстати, никогда не “учили их жить”. Зато сами не гнушались учиться, перенимали местную одежду, виды жилья, транспорта, хозяйствования, удобные в здешних условиях. Впоследствии это признавали и западные наблюдатели. Американский сенатор Бэверидж, посетивший в 1901 г. Дальний Восток, отмечал: “Русский отличается от других наций тем, что он не проявляет никакого оскорбительного способа обращения с расами, с которыми превосходно уживается”. Поэтому советские историки вполне справедливо указывали, что говорить о “покорении” Сибири в общем-то некорректно. Правильнее называть это формированием национальных территорий, как присоединение к Англии Шотландии, а к Франции — Прованса или Бретани. Без крови тоже не обходилось, но ведь ни у кого не повернется язык назвать Прованс колонией Франции.
Бытует представление и о том, будто Сибирь заселялась в основном ссыльными и беглыми. Что также лишено оснований. Костяк русских поселенцев составляли служилые. Стрельцы, пушкари, казаки, чиновники. Стрельцы, лучше вооруженные и обученные, составляли гарнизоны крупных городов. Пушкарей было мало, по 1–2 на крепость. А для походов, разведок, ясачных сборов служили казаки. Среди них были и “природные”, донские и терские, но большей частью Сибирское казачество создавалось искусственно, для этого на службу вербовали вольных людей в Перми, Устюге, на Поморском Севере — там, где жили в условиях, сходных с сибирскими. Служилые получали жалование, скажем, казачий атаман (военный чин, а не выборный пост) — 9 руб., 7 четвертей ржи, 4 четверти овса и 2,5 пуда соли в год. Кроме того, заводили собственные хозяйства, многие занимались ремеслами и мелкой торговлей. А в дополнение к службе выполняли работы “на государя” — строили крепости, ладьи, ловили рыбу.
Сибирской “аристократией” были дети боярские, дворяне встречались редко, только на воеводствах. Но и казак или стрелец мог здесь за отличия выслужиться в дети боярские, такие факты зафиксированы многократно. Спецификой Сибири было и то, что из-за огромных расстояний, удаленности от центра, каждому начальнику, а то и отдельному служилому приходилось решать многие вопросы самостоятельно. Случались и злоупотребления. Впрочем, в здешние суровые края шли самые отчаянные, да и повседневная борьба за существование выковывала такие характеры, что попробуй, обидь! Например, в 1626 г., когда енисейский воевода А. Ошанин начал притеснять подчиненных, те взбунтовались и драли его за бороду, пока он не пообещал “жесточи не чинить”.
В городах основывали постоянные представительства купцы — скупщики пушнины и участники “бухарского торга”. Кстати, как и их европейские коллеги, они сперва пробовали вести меновую торговлю на украшения и безделушки. Но спрос на них быстро упал, и купцы стали возить сюда предметы повседневного потребления. Так, Федот Алексеев и Лучко Васильев доставили в Восточную Сибирь партию товаров на сумму 2050 руб. — английское сукно, серьмяжное сукно, холст, кафтаны, сапоги, колокольчики, иголки. И хлеб. Стоило это намного дороже, чем в Европейской России, однако и накладные расходы из-за дальности и трудности перевозок были значительными. По оценкам специалистов, годовой доход от сибирской торговли у купцов из Устюга и Сольвычегодска составлял 22–25 %. Прибыль была высокой, но не сверхприбылью, и торговля не носила “колониальный” характер.
А в потоке мехов, обогащавших казну, основную долю составлял отнюдь не ясак. Гораздо больше приобреталось у местных народов купцами (платившими за вывоз пушнины большие пошлины), заготовлялось русскими служилыми или ватагами промышленников, специально приезжавших для этого. Добывать меха разрешалось любому, только не в угодьях ясачных и при уплате пошлины — 2/3 шкурок сдавалось в казну (ведь Сибирь являлась “государевой вотчиной”). Но все равно это считалось делом выгодным, один “сорок” соболей (т. е. сорок шкурок) стоил 400 — 550 руб. И промысловые ватаги собирались в основном из крестьян, решивших таким способом разбогатеть. Напомню, что в XVII в. большинство русских были свободными, и к деревне или городскому посаду их привязывало лишь “тягло”, обязанность платить подати. Если же подыскать себе замену, скажем, продав землю или ремесленную лавку, иди куда хочешь. К тому же, семьи были большими, и если хозяйство (вместе с податными обязанностями) доставалось старшему сыну, то младших ничто не удерживало. Существовало много других категорий лиц, юридически не являвшихся “тяглецами” — живущие у человека племянники, воспитанники, “захребетники” (батраки). Поэтому миграции в Сибирь носили вполне легальные формы. (См. Преображенский А.А. “Урал и Западная Сибирь в конце XVI- начале XVII в” и др.).