При очередном штурме неприятеля подпустили вплотную без выстрелов. А потом из всех ружей и пушек последовал страшный залп — по густой массе атакующих, в упор. Сразу же за смертоносным шквалом пуль и ядер, в клубах дыма защитники с криком бросились в контратаку. А в тыл хану ударила конница Воротынского. И орда… побежала. Бросая орудия, обозы, имущество. Ее гнали и рубили. Погибли сын и внук хана, «много мурз и татар живых поимали». Несмотря ни на какую усталость, измученность, незваных гостей «провожали» до самой Оки — здесь 3 августа прижали к берегу и уничтожили 5 тыс. крымцев. Многие утонули при переправе. Вышли из крепостей гарнизоны южных городов, прятавшиеся крестьяне, преследуя и истребляя бегущих.
И по всей Руси радостно затрезвонили колокола, зазвучали песнопения благодарственных молебнов. Победа! Да еще какая победа! Огромные полчища рассеялись и погибли. Передавали, что до Крыма добралось лишь 20 тыс. татар (хотя это, очевидно, было преувеличением). Полный разгром многократно превосходящих врагов был настоящим чудом… Кому-то в дни битвы было видение, что на помощь нашим ратникам явились семь святых князей — Александр Невский, Борис и Глеб, Андрей Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо, Юрий и Ярослав Всеволодовичи. Пришли с Небесным Воинством и помогли одолеть неприятельскую рать [22]. Чествовали великомучеников и чудотворцев князя Михаила Черниговского и болярина его Феодора (Воротынский был прямым потомком св. Михаила Черниговского). После победы государь распорядился о торжественном перенесении мощей свв. князя Михаила и болярина Феодора из Чернигова в Москву, сам написал тропарь в их честь. Да наверное, и другие святые заступники земли Русской помогли…
К сожалению, повальное очернительство Ивана Грозного «заодно» испачкало всю его эпоху. Ну неужели в его «мрачные» времена могло происходить что-то яркое и великое? Стерлась и память о битве при Молодях. Хотя это фактически «второе Куликово поле». На Куликовом поле началась борьба за освобождение Руси от татарского ига, победа при Молодях пресекла последнюю реальную попытку восстановить это иго. Но если интересно, можете сами побывать на месте сражения, оно находится совсем рядом с Москвой. На машине — по Варшавскому шоссе между Подольском и Столбовой. На электричке — станция «Колхозная» по Серпуховскому направлению. Вдоль шоссе растянулось село Молоди, под мостом течет речка Рожайка. Есть здесь и храм Воскресения Христова. Конечно, уже не тот, древний, он построен в XVIII в. Но построен на месте старого, как раз там, где стоял гуляй-город, где хоронили наших воинов. А неподалеку от храма есть скромный камень-часовня, поставленный усилиями энтузиастов в 2002 г. Посмотрите на него, помолитесь и помяните хотя бы мысленно тех безвестных героев, которые на этом месте спасли Россию.
Пройдет несколько столетий, и некоторые российские цари (а потом и не цари, президенты) начнут заискивать перед Западом, из кожи вон лезть, чтобы их «признали», снизошли до общения на равных. В XVI в. было не так. Наоборот, европейские монархи пыжились, чтобы заслужить признание и уважение со стороны царя. Но равным себе по рангу Иван Грозный считал только турецкого султана. Свой род государь производил от Пруса — якобы брата римского императора Августа. У прибалтийских славян, в том числе у бодричей, от которых пришел Рюрик, действительно существовала легенда, что их князья связаны родством с римскими императорами [143]. Она перекочевала и в некоторые русские летописи. И хотя это было все-таки легендой, но Рюриковичи в самом деле являлись самой древней из европейских династий. А в духовном плане русские цари стали преемниками византийских императоров.
В иерархии европейских монархов Иван Васильевич в какой-то мере допускал «равенство» с собой германского императора, но лишь номинально. Род Габсбургов уступал Рюриковичам, власть их была ограниченной, и сами императоры избирались князьями-электорами. Французская династия Валуа была еще моложе, да еще и замаралась родством с банкирами. Польский король тоже был выборный — как писал ему царь, «посаженный государь, а не вотчинный, как тебя захотели паны твои, так тебе в жалованье государство и дали». И уж совсем низко стоял шведский король не из «природной» династии.
Но такие взгляды вовсе не означали, что царь был «аристократом до могза костей», ставя ни во что простых людей. Нет, действовала совсем иная система оценок. Одни монархи получили власть от Бога, а другие — «мятежным людским хотеньем». Согласитесь, разница есть. Одни выполняют волю группировок, посадивших их на престол, другие — Господа. А воля Господа состоит как раз в том, чтобы блюсти державу и народ. Главное обвинение, которое Иван IV выдвигал боярам, правившим в его малолетство: увлекшись своими шкурными делами, не обороняли христиан от врагов. Мстиславского государь даже перед польскими послами позорил за то, что он не занялся христианским погребением погибших в пожаре москвичей. Пренебрег своим долгом по отношению к людям. Власть — это в первую очередь ответственность. Иван Васильевич писал, что «рыболов Петр и поселянин Богослов», т.е. люди самого низкого происхождения, будут на Страшном Суде судить и Давида, и Соломона, и «всем сильным царем, обладавшим вселенною».
Конечно, между государем и его подданными сохранялась огромная дистанция. Но Иван Грозный был довольно простым в общении, душевным, искренним. Иностранцы с удивлением отмечали, что он знает по именам каждого из тысяч своих слуг, заботится о них. Еще больше удивлялись, что в ответ на шутку или ошибку монарха рядовой русский мог сказать: «Ай, врешь, батюшка царь!» — и Иван Васильевич вовсе не считал это оскорблением, только смеялся. В гневе был отходчивым, говорил: «Кого прощаю, того уж не виню».
Православие всегда оставалось для него стержнем жизни. Он был прекрасным богословом. В 1570 г. с польским посольством в Москву приехал Ян Рокита, глава радикальной секты «чешских братьев» — надеялся, что ему позволят проповедовать в России. Царь лично провел диспут с ним. Задал 10 вопросов, а потом разобрал ответы, блестяще доказав, что «яко латына прелесть, тако и вы тьма». Его разбор, кстати, был издан на Западе, пользовался большим успехом. Иван Грозный нередко беседовал и с лютеранскими пасторами, обосновывая лживость их теорий. Но при этом проявлял весьма широкую веротерпимость. Архиереям Казани и Астрахани было велено нести поволжским народам свет христианства, но никто и никогда не крестил их «огнем и мечом», как это делали испанцы. Свободно исповедовали свою религию мусульмане. Ливонцам дозволялось и католичество, и лютеранство.
Однако деятель такого ранга, как Иван Грозный, был, разумеется, очень сложной личностью. Упрощенно судить о нем по одному-двум высказываниям и поступкам нельзя. А уж в дипломатии он мог и хитрить, и лавировать. Так, иногда его объявляют «англофилом» из-за привилегий, которые он дал британским купцам. Ну-ну, хорош «англофил»! Королеву Елизавету, кстати, государь ставил где-то посередке между польским королем и шведским. Подшучивал над ней: «Филиппа, короля ишпанского, англицкие люди с королевства сослали, а тебя учинили». А вообще отношения царя с Англией были далеко не однозначными.
Как уже отмечалось, Елизавета отвергла предложение о союзе. Тем не менее, не желая оказывать русским никакой помощи, принялась требовать новых льгот для своих купцов. В Лондон поехал посол Савин, разобрался, что там делается, и доложил царю: в отличие от Марии Тюдор, теперь реальная власть принадлежит не королеве, а «деловым» людям. Ко всему прочему, англичане, пользуясь затруднениями русских на Балтике, стали бессовестно взвинчивать цены. Ну а коли так, то государь взял, да и лишил их привилегий. Полностью, одним махом. И пригрозил выгнать их из России в три шеи. А Елизавете отписал: «Мы чаяли того, что ты на своем государстве государыня и сама владеешь», а оказывается, «мимо тебя владеют не токмо люди, но и мужики торговые», ищут лишь «своих торговых прибытков, а ты пребываешь в своем девическом чину как есть пошлая девица». Грубо? Нет, царь умел быть вежливым. Но он знал, что с торгашами говорить таким языком можно, а иногда и нужно — если наглеют. А что касается грубостей, то ради «прибытков» все равно проглотят.