И впрямь проглотили, даже и «пошлую девицу». Зато потеря льгот ох как переполошила англичан! Начали заискивать, уверять в лучших чувствах. Неудачу в заключении союза сваливали на… переводчиков — они, мол не сумели передать той глубокой любви и уважения, которые Елизавета питает к Ивану Васильевичу. Но царь сделал обратный поворот только в 1572 г. После сожжения Москвы, когда Россия очутилась в тяжелейшем положении. Тут уж нельзя было пренебрегать никакими «друзьями». И вот тогда-то государь встретил посла Дженкинсона с распростертыми объятиями, извинения принял, привилегии вернул, согласился дополнительные права дать.
Да и почему не дать? Страна остро нуждалась в импортных военных материалах, а британская торговля пока еще не представляла угрозы для русских рынков и купцов. Ее объем, 10–15 кораблей в год, был небольшим по сравнению с потоком товаров, идущим через Нарву. А вот в Нарву, несмотря на все уговоры, царь англичан так и не пустил. И когда они начали было заикаться еще о каких-то претензиях — о возмещении убытков от московского пожара, о возврате долгов, которые понаделали у них казненные заговорщики, царь тоже дал им от ворот поворот. Без того много получили, а наглеть не надо.
Иван Васильевич мог быть любезнейшим и радушным другом не только для англичан, но и для турок, ногайцев, итальянцев, поляков, немцев, датчан, шведов, мог даже заявить — дескать, я и сам немец, мои предки вышли из Пруссии. Словом, почти земляки! Но эта дружба простиралась лишь до одного, четко определенного предела. До тех пор, пока она соответствовала интересам России. Что же касается «сенсационных» заявлений, то в дипломатии подобные вещи допустимы. Это не ложь, а умная и сложная игра. И уж в чем — в чем, а в пристрастиях к английским или немецким нравам и обычаям Иван Грозный никогда замечен не был. Зато русский народ и его традиции всегда ценил и уважал.
Руководствуясь строго православными ориентирами, царь мечтал стать монахом. Отрешиться от дел, грязи, интриг, и молиться в тишине, в окружении и созерцании великолепной родной природы. В 1567 г., посетив Кирилло-Белозерский монастырь, он дал 200 руб., чтобы для него заранее оборудовали келью. Отсюда и попытка организовать опричное братство по подобию монашеского. Но царь осознавал и другое — постриг для него возможен лишь в отдаленном будущем. Когда он выполнит долг перед страной и народом, добьется прочного мира. Когда уверенно сможет передать власть сыну Ивану, без опасения, что Россию повернут на путь гибели.
Ну а жизнь в миру диктовала свое. Мужчине обходиться без женщины трудно, а государю-то исполнилось всего сорок. Через два года после смерти Марии Темрюковны он решил снова жениться. Весной 1571 г. кандидаток в невесты начали свозить в Александровскую Слободу. И как раз на эти смотрины царь уехал из армии — когда ему доложили, что опасности нет, и крымский хан отменил поход. Из-за трагедии Москвы выборы невесты, естественно, пришлось отложить. Вернулись к ним лишь осенью, и царю приглянулась дочь коломенского дворянина Марфа Собакина. Но как только на ней остановился выбор, ее здоровье вдруг стало резко ухудшаться. Болезнь исключалась, перед этим всех девушек проверяли врачи.
Возможно, в данном случае действовали не заговорщики, а обычные конкуренты, старающиеся провести в царицы свою кандидатку. В XVII в. такие вещи будут происходить при женитьбе Михаила Федоровича, Алексея Михайловича. Любил ли Иван Васильевич Марфу? Он почти не знал ее. Вряд ли глубокое чувство могло возникнуть в процедурах смотрин, среди множества лиц, в коротких встречах и разговорах. Но Марфа понравилась ему, царь искренне жалел ее. Решил жениться, невзирая ни на что. Надеялся, что благотворно скажется таинство венчания, что невесту удастся выходить, оградить от повторных покушений. Но тщетно. Поправиться Марфа не смогла и 13 ноября, через две недели после свадьбы умерла. (В 1960-х гг., когда вскрыли ее гробницу, свидетели были поражены — она лежала, как живая. Таково было действие ядов, пропитавших организм. Но под воздействием воздуха сразу начался распад).
А весной 1572 г. преставился митрополит Кирилл. Для выборов его преемника собрался Освященный Собор, и Иван Грозный, поскольку «жить в миру без жены соблазнительно», испросил разрешения на четвертый брак. Церковью это запрещалось. Однако в виде исключения, по каким-то особым причинам, могли дозволить. (Например, четырежды был женат современник Ивана IV, Филипп II Испанский. Его жены Мария Португальская, Мария Тюдор и Изабелла Французская умерли, не родив наследника, и лишь четвертая, Анна Австрийская, принесла ему сына). Царь сообщил, что фактически третий брак не совершился. Была создана комиссия, обсудившая и исследовавшая проблему, и разрешение было дано… И вот тут-то мы сталкиваемся с очередным клубком побасенок. Да еще каким! Царь якобы 28 апреля 1572 г. женился на Анне Колтовской [53]. Через какое-то время она ушла в монастырь (или муж ее туда отправил). А Грозный женился на Анне Васильчиковой. Потом она умерла. И царь женился на вдове Василисе Мелентьевой. Таким способом насчитывают семь жен.
Но этим не довольствуются. Горсей называет некую Наталью Булгакову (составители научных комментариев к сочинениям Горсея признали — «таковой не существовало»). Датский посол Ульфельд (чья миссия в Россию провалилась, и из-за этого рухнула его карьера), не размениваясь по мелочам, писал о гареме из 50 знатных ливонских пленниц. Клеветники породили и гаремы из родственниц казненных бояр, причем царь и его сын якобы менялись наложницами. И некоторые авторы уверенно пишут о «постоянных ночных оргиях» [138]. Настолько уверенно, будто сами по ночам напивались вдрызг за царским столом и подглядывали в спальне. Хотя это свидетельствует, что данные авторы ни разу не удосужились побывать, допустим, в Александровской Слободе. Иначе поняли бы, что обстановка там для «оргий» абсолютно не подходящая. Увлеченно повторяют и байки про сифилис, невзирая на то, что медицинский анализ мощей Ивана Грозного эту версию полностью опроверг [69].
Впрочем, здесь наверняка сказывается закономерность, давно отмеченная психологами: каждый человек обвиняет других именно в том, к чему склонен сам. «Культурный» исследователь сознательно или подсознательно проецирует на место государя себя. Чем бы он занялся, имея власть Грозного? Ясное дело, выпивка, бабы… Возможность искать иные радости, духовные, ему и в голову не приходит. Но другие исследователи все же обратили внимание: если царь так круто оттягивался, зачем же ему требовались жены? И чтобы разрешить очевидную нестыковку, оговариваются: дескать, да, был развратником, но и педантом в религиозных делах, поэтому каждую связь старался узаконить браком. Извините, а какую связь? С 50 пленницами царь тоже венчался? И с вдовами и дочерьми репрессированных?
Нет уж, давайте разберемся с реальными фактами. Колтовская действительно существовала. И Васильчикова тоже, хотя о ней (как и о Колтовской) почти ничего не известно. Насчет Мелентьевой есть сомнения. Она упоминается лишь в одном источнике, и ряд историков считает это «шуткой» — чьей-то позднейшей вставкой. К тому же, она названа не женой, а «женищем», сожительницей. Стоп. Давайте-ка внесем ясность и в вопрос, кого считать женой? В XVI в. женщина обретала этот статус только после церковного венчания. Гражданских браков российское право не знало. В Вознесенском монастыре, усыпальнице русских цариц, известны могилы четырех жен Ивана Грозного: Анастасии, Марии Темрюковны, Марфы и Марии Нагой. Не семи, а четырех. В документах зафиксированы четыре царских свадьбы. А это были события государственного значения, они обязательно отмечались в летописях, придворных росписях.