Как обычно, враги не гнушались использовать измену. В мае 1581 г. к полякам перебежал один из приближенных государя, стольник Давид Бельский, раскрыл военные секреты, планы. Баторий был уверен у успехе. Последнее письмо царю он послал даже не от себя, а поручил канцлеру Замойскому. Оно представляло собой верх хамства. Замойский выставил Грозного темным и диким варваром, который вдобавок разум «велми помешал», сравнивал с Иродом, Каином. Словом, полагал, что с государем можно совершенно не считаться. Канцлер даже не скрывал польских аппетитов. Писал, что сейчас речь будет уже не о Ливонии, «але о всем пойдет».
Но и Россия готовилась к решающей схватке. По постановлению Земского Собора собирались деньги. Вносили их все, и монастыри, и купцы, большие суммы дали Строгановы, англичанам пришлось заплатить тысячу рублей — они же, по предоставленному им статусу, подчинялись российским законам. Снаряжались ратники. Гарнизоны крепостей принимали присягу стоять до конца. На этот раз направление удара врага не было тайной. В Псков направлялись дополнительные силы, припасы, артиллерия. Оборону города возглавили надежные и умелые воеводы Иван Шуйский, Василий Скопин-Шуйский, Андрей Хворостинин.
Чтобы дезорганизовать противника, оттянуть часть его сил на другое направление, царь нанес упреждающий удар. В Смоленске был сосредоточен корпус дворянской конницы, служилых татар и казаков, командовал им Дмитрий Хворостинин. В июне он вторгся на вражескую территорию. Напал на Дубровну, потом на Оршу, сжег городские посады. Против него собралась литовская шляхта, но Хворостинин разбил ее под Шкловом. Погромил пригороды Могилева, повернул на Радомысль и Мстиславль и вышел к своим. Рейд показал панам, что силы у России еще есть, заставил их призадуматься об уязвимости своих имений. Но Баторий прекрасно понял, чего добивалось русское командование. Планов он менять не стал и из главной армии не выделил против Хворостинина ни одного солдата. Подумаешь — села и города разорили. У русских больше возьмем!
В это время в Вильно приехала и миссия Поссевино. Он провел переговоры с Баторием, и король был недоволен вмешательством папы. Сетовал, что царь хочет обмануть «святого отца». Но от Рима он зависел целиком и полностью, и не ему было перечить. Впрочем, и Поссевино не собирался искренне помогать русским. «Миротворец» благословил короля на наступление, а уж потом продолжил путь. Иван Грозный летом перенес свою ставку в Старицу, поближе к театру боев. Узнав о гостях, приказал встречать их с величайшими почестями. В августе Поссевино с группой помощников-иезуитов прибыл к государю. Они удостоились самого что ни на есть пышного приема. Царь с глубочайшим почтением принял подарки папы, книгу деяний Флорентийского собора — Григорий XIII хотел, чтобы ее «чли» русские богословы.
Послы изложили требования, выдвинутые папой. Чтобы мир был заключен не только с поляками, но и со шведами. Чтобы венецианцам разрешили свободно торговать в России и строить католические церкви. А за это перед царем разворачивались самые радужные перспективы. От него требовалось «всего лишь» признать унию, и папа обеспечит ему союз с Испанией, Францией, императором, Польшей, сам выставит целую армию, вместе отвоюют Византию и отдадут ее Грозному. Григорий XIII прислал письма и к царевичам, царице (стало быть, и папа признал Марию законной супругой). А Поссевино заявил, что посредническую миссию он уже выполнил, договорился, что Баторий возьмет у русских только Ливонию. Вопрос урегулирован, а значит, можно перейти к остальным делам, за которыми он приехал.
Царь, казалось, был в восторге от того, что ему навешивали на уши. Ублажал и угощал послов, и Поссевино записал: «Я видел не грозного самодержца, но радушного хозяина среди любезных ему гостей». На пиру Иван Васильевич доверительно наклонился к нему и объяснял, насколько он «чтит душевно» папу. Но переговоры вежливо тормознул. Посетовал, что бы рад обсудить столь интересные предложения, да ведь сперва надо кровопролитие унять. А уж дальше, без помех, сядем и все решим. Отправил иезуитов обратно к ляхам.
Кровь и впрямь уже лилась. На Русь надвигалась огромная армия. Король собрал и изготовил гораздо больше войск, чем в прошлые годы. У него насчитывали свыше 100 тыс. воинов — поляков, литовцев, венгров, пруссаков, австрийцев, браунгшвейцев, шотландцев, датчан. Приехавший к Баторию посол Мурада III, обозревая несметные силы, восхищенно говорил — если король и султан объединятся, они «победят вселенную». На своем пути эта лавина захлестнула крепости Опочку, Остров.
Когда в Псков прискакали гонцы с тревожными вестями и горизонт расчертили зловещие дымы на месте сел и деревень, горожане подожгли предместья. Совершили крестный ход вокруг стен с чудотворными иконами и мощами св. князя Всеволода-Гавриила. Их было 30 тыс. защитников. Но не ратников, а всех, кто целовал крест стоять насмерть. А целовало его все население, «старые и малые». И в крестном ходе участвовали «старые и малые», матери несли на руках грудных младенцев. И город защищать готовились вместе: воины, мастеровые, купцы, крестьяне, бабы, подростки. 18 августа показались передовые неприятельские отряды, у стен Пскова завязались стычки. А за ними валила вся масса армии Батория. Заполонила окрестности, стала строить лагерь и полевые укрепления. Но русские пушки поражали осаждающих так далеко и метко, что пришлось бросить позиции и перенести их подальше. После этого враги начали приближаться к стенам траншеями, ставить батареи.
По литературе кочует «факт», будто у царя в Старице было собрано аж 300 тыс. войска и стояло в бездействии. Любопытно, откуда же их было взять? Такое количество ратников насчитывала вся русская армия в лучшие времена. А сечас царь счастлив был бы иметь их, но он только распускал слухи про 300 тыс., чтобы дезинформировать противника. Реальная армия сосредоточилась в Новгороде, чтобы помогать Пскову — 40 тыс. под командованием Голицына. В Ржеве стоял корпус Симеона Бекбулатовича, 15 тыс. конницы, прикрывал дороги вглубь страны. И в Смоленске — примерно столько же всадников Хворостинина. Эти корпуса были последним резервом государя. Чтобы усилить контингенты в Пскове и Новгороде, пришлось даже ослаблять гарнизоны ливонских городов.
А этим не преминули воспользоваться шведы. Сперва они вели вели отвлекающие операции на западе Эстонии, взяли Габзаль и три замка. А когда закипели бои за Псков, скрытно перебросили армию под Нарву. Подошел и флот. Загремели тяжелые пушки, круша стены. Ну а нарвские немцы установили связи с осаждающими, подсказали слабые места обороны и сами нанесли удар в спину защитникам. 6 сентября шведы ворвались в город. Он уже 23 года принадлежал царю, в нем выросли большие кварталы русских купцов, ремесленников, да и военные жили с семьями. Уничтожили всех. Поголовно, независимо от пола и возраста — 7 тыс. человек. Это не пропагандистская цифра, она сухо, между делом, названа одним из «обличителей» Ивана Грозного, пастором Рюссовым. Перебили вдвое или втрое больше мирных жителей, чем в Париже в Варфоломеевскую ночь, не говоря уж о надуманных «новгородском погроме» или «венденской каре».
Резали шведы, горожане — расплатившись за то, как царь сохранил им все права и свободы. Истребляли на улицах, в домах. Чтобы не возиться с множеством трупов, толпами сгоняли к реке. Грабили подчистую и глумились, обдирая донага, и забивали, как скот, целыми семьями, скидывая в воду. Женщин и девочек сперва «использовали», а потом все равно умерщвляли, чтобы до единого… Эти кошмарные сцены и вопли жертв вогнали в ужас малочисленный гарнизон Ивангорода. Когда шведы начали высаживаться на другом берегу реки, ратники не стали обороняться, бросили крепость и бежали. А ко всему прочему, неприятелям опять помогла измена. На сторону убийц перебежал брат предателя Давида Бельского, Афанасий. Благодаря ему шведы захватили небольшие крепости Ям и Копорье.