Ну и наконец, государь чисто физически не смог бы бить сноху или царевича, потому что накануне трагедии они находились в Москве. А Иван Грозный всю осень провел в военной ставке в Старице! Без сына. Царевич обычно бывал с ним в походах, в августе они вместе встречали Поссевино. Но в сентябре-ноябре наследник рядом с отцом ни в одном источнике не упоминается. Отсюда можно выстроить последовательность событий: сын работал в столице, где оставались Боярская Дума, приказы — занимались формированием пополнений, сбором денег и т.д. Получив отраву, Иван заболел. Потом почувствовал себя лучше, поехал на богомолье, но по дороге, в Александровской Слободе слег окончательно.
И лишь тогда, в ноябре, из Старицы спешно выехал царь. Данный факт тоже зафиксирован. Клеветники даже объявляли, будто он струсил и сбежал от конницы Радзивилла (которую разгромили под Торопцом, за 200 км от Старицы). Хотя достаточно сопоставить даты, чтобы увидеть, отец помчался к сыну в Александровскую Слободу. Причем перед этим он собирался ехать не в Слободу, а в Москву, обещал быть на заседении Думы. Но 12 ноября написал боярам, что не сможет, поскольку наследник «ныне конечно болен» [138]. (Между прочим, не на этом ли заседании, несостоявшемся, сын «выступил» против отца? Видать, на этом. Никаких других заседаний Думы, где они могли встретиться, осенью не было!) Из столицы в Слободу выехал Никита Романов с врачами и лекарствами. Они не помогли…
Кому было выгодно убийство? В первую очередь, внешним врагам. Оно позволяло в критический момент деморализовать царя, парализовать его волю, обезглавить русскую власть и командование. А вопросы чести для Батория никогда не были препятствием. Можно ли говорить о «рыцарстве», если Шуйскому из польского стана прислали ящик с «подарком» от прежнего сослуживца Ференсбаха? Хорошо, что заподозрили неладное, пригласили мастера, вскрывшего ящик сбоку. В нем лежали несколько заряженных пищалей, обсыпанных порохом. Того, кто откроет замок, должно было убить пулями и взрывом. Но и такие методы врагам не помогли. Царь уже 28 ноября смог вернуться к делам, принимал гонцов с фронта. Хотя только Господь знает, как же тяжело это давалось! Старший сын был его любовью, его надеждой, он сам учил Ивана и готовил себе в преемники.
А под Псковом осаждающим становилось все хуже. Они страдали от холодов, снегов. Русские отряды обложили их, в лагере начался голод. Хлеб и мясо продавались за огромные деньги, лошади подыхали. После трех провалов штурмовать больше не решались. Наоборот, уже не поляки, а защитники Пскова досаждали им атаками. Он-то зимовал в тепле, припасов хватало. За 147 дней осады воины совершили 46 вылазок, во множестве убивали врагов, уводили пленных. Наемники начали уходить прочь. И в такой ситуации королю все-таки пришлось согласиться на переговоры. Впрочем, невзирая ни на что, Баторий еще вынашивал другие планы. Уехал в Польшу на сейм просить денег, набирать новую армию.
Тем не менее, 13 декабря в деревне Запольский Ям делегаты двух стран открыли мирную конференцию. Нет, Поссевино ничуть не помог русским. «Посредник» явно и откровенно подыгрывал панам. Нажимал на наших послов, Елецкого и Олферьева, домогаясь уступок. Шпионил, стараясь вызнать их секреты и передать королевским дипломатам. Когда зашел спор о титуле царя, иезуит даже ухватил Олферьева за шиворот, вырвал у него бумаги и растоптал — в бешенстве кричал, что титулы имеет право давать только папа. Однако на ходе переговоров сказывались совершенно другие факторы. Поражения и огромные потери отрезвили панов и шляхту. Теперь они считали — надо мириться, чтобы удержать приобретения. Сыграл свою роль и ловкий дипломатический ход Ивана Грозного. Воинственные проекты Батория перестала поддерживать католическая церковь. Победы кончились, значит, следовало быстрее заключать мир и приводить царя к унии — пока он под влиянием своих успехов не передумал. Сейм не желал давать королю субсидии, и золотой поток с Запада тоже пресекся.
А Елецкий и Олферьев держались скромно, потихонечку, но строго выполняли полученные от царя инструкции. В которых им предписывалось «в конечной неволе», под давлением, уступить то, что еще удерживали русские в Ливонии — без Нарвы эти города были не нужны. Но требовалось в любом случае отмести условия папы и поляков о включении в мирный договор Швеции. Расколоть коалицию противников, чтобы можно было разобраться с Юханом один на один. 17 января 1582 г., когда положение остатков королевской армии под Псковом стало совсем бедственным, было заключено Ям-Запольское перемирие на 10 лет. Баторию отдали Ливонию, за это он возвращал Великие Луки, Заволочье, Невель, Холм, Себеж, Остров, Красный, Изборск, Гдов. Швеции перемирие на касалось. Граница устанавливалась по той же линии, как до войны, в 1561 г.
На данном основании либеральные историки пришли к весьма авторитетному и глубокомысленному выводу, что войну Иван Грозный проиграл. Ну а как же иначе-то, «все отдал», ничего не завоевал… Хотя при этом почему-то замалчивается, а кто начал войну? Неужто Россия? Да ведь нет. Начали Литва и Польша. Они наступали, а не мы. И целью себе ставили — сокрушить Россию. Словом, если уж руководствоваться критериями подобных «авторитетов», то «проигравшими» можно объявить св. Александра Невского (который не завоевал Ливонский орден и Швецию), св. Дмитрия Донского (который не завоевал ханство Мамая), Кутузова (который не завоевал Францию). Они просто отразили нашествия врагов и спасли наше Отечество. То же самое сделал Иван Васильевич. Речь Посполитая и могущественные западные силы, стоявшие за ней, расшибли себе лбы, но не смогли захватить ни единой пяди исконной российской земли.
В Посольском приказе сидели вовсе не наивные простачки. Всем русским дипломатам, ездившим к императору, папе, полякам, шведам, давались задания узнать, что делается в других державах — Франции, Испании и т.д. Поэтому царь и бояре имели полное представление, что перспективы широкого антиосманского союза и завоевания Византии, которыми манил государя Григорий XIII — заведомая ложь. Европе было вовсе не до войны с турками.
Италия после затяжных французско-испанских войн так и не оправилась. Здешние тузы ворочали огромными капиталами, но в хозяйство своей страны их не вкладывали, считали это невыгодным и опасным. Предпочитали ростовщичество, международную торговлю. Генуэзцы, например, купили у испанских королей монополию на поставку рабов в американские колонии. В результате экономика Италии пришла в полный упадок, народ еле перебивался, а состояния банкиров за полвека увеличились вчетверо, в должниках у них ходили почти все монархи Европы. Среди общей нищеты сверкали роскошью дворцы богачей, и Италия оставалась законодательницей мод, «изысканных» нравов. Поставляла в другие государства произведения искусства, механические диковинки, мыло — оно тоже было в Европе диковинкой, редкой и дорогой. Итальянцы в это время придумали и балет. Но изначально он ценился только как чувственное зрелище. Балерина и проститутка было почти синонимами. Специально придумывались всевозможные па, чтобы мелькали прелести танцовщиц, взлетали юбки, под которыми не подразумевалось иных предметов туалета.
По Италии очень весело погулял Генрих III после побега из Польши. На радостях «освобождения» он останавливался и оттягивался в разных местах. Щедрость проявил чрезвычайную — в благодарность за развлечения, которые устроил ему герцог Савойский, король запросто подарил ему три французских города. А из Венеции Генрих привез уникальный сувенир, двузубую вилку. Это была первая вилка во Франции, ее особо отметили в хрониках, до того мясо жрали руками (кстати, в нашей стране вилки были известны еще в Киевской Руси, ими пользовались и в Москве, они фигурируют среди археологических находок). Но король приобрел еще один «сувенир». В Венеции он побывал на балах гомосексуалистов и окончательно «поголубел».