Тем не менее совет протекал не так, как предполагал Кутузов. После Барклая, наконец, дали слово самому младшему — Ермолову. Он сообщает: «Не решился я, как офицер, не довольно еще известный, страшась обвинения соотечественников, дать согласие на оставление Москвы и, не защищая мнения моего, вполне не основательного, предложил атаковать неприятеля. Девятьсот вёрст беспрерывного отступления не располагают его к ожиданию подобного со стороны нашей предприятия; что внезапность сия, при переходе войск его в оборонительное состояние, без сомнения произведёт между ними большое замешательство, которым его светлости как искусному полководцу предлежит воспользоваться, и что это может произвести большой оборот в наших делах».
Заметьте, что Ермолов не предлагал «дать Наполеону бой», он предлагал атаковать его! Ведь надо понять бой. Когда тебя атакуют, то волей-неволей кажется, что враг сильней тебя. Он же не дурак и раз прёт на тебя, значит, уверен, что он тебя убьёт, а не ты его. И обратный эффект такой же: раз командиры ведут в атаку, значит, уверены, что мы сильнее. Ермолов предлагал воспользоваться тем, что дух армии поднялся после Бородина, и предлагал усилить армию инициативой командующего. Только Ермолов не предполагал, какой ужас у «его светлости» вызовет идея командовать боем с Наполеоном, да еще и по своей инициативе: «С неудовольствием князь Кутузов сказал мне, что такое мнение я даю потому, что не на мне лежит ответственность. Слишком поспешно изъявил он свое негодование, ибо не мог сомневаться, что многих мнения будут гораздо благоразумнейшие, на которые мог опираться».
То, что теперь уже и сам Кутузов показал совету свое мнение сдать Наполеону Москву, превратило совет в фарс. Тем не менее генералы продолжали высказываться: «Генерал-лейтенант Уваров дал одним словом согласие на отступление. Генерал-лейтенант Коновницын был мнения атаковать. Оно принадлежало ему как офицеру предприимчивому и неустрашимому, но не была испытана способность его обнимать обширные и многосложные соображения».
Остерман-Толстой высказался за оставление Москвы: «Генерал Дохтуров говорил, что хорошо бы идти навстречу неприятелю, но после потери в Бородинском сражении многих из частных начальников, на места которых поступившие другие, мало известные, будучи по необходимости исполнителями распоряжений, не представляют достаточного ручательства в успехе их, и потому предлагает отступать».
И подошла очередь Беннигсена:
«Генерал барон Беннигсен, известный знанием военного искусства, более всех современников испытанный в войне против Наполеона, дал мнение атаковать, подтверждающее изложенное мною. Уверенный, что он основал его на вернейших расчетах правдоподобия в успехе или по крайней мере на возможности не быть подавленными в сопротивлении, много я был ободрен им, но, конечно, были удивленные предложением. Генерал-лейтенант граф Остерман был согласен отступить, но, опровергая предложение действовать наступательно, спросил барона Беннигсена, может ли он удостоверить в успехе? С непоколебимою холодностию его, едва обратясь к нему, Беннигсен отвечал: «Если бы не подвергался сомнению предлагаемый суждению предмет, не было бы нужды сзывать совет, а еще менее надобно было бы его мнение»».
Из замечания Ермолова о том, что Беннигсен ответил Остерману очень холодно, мы понимаем, что у них были не очень хорошие отношения, что стоит помнить, когда дойдем до сражения под Тарутино.
Потом приехал Раевский, его ввели в курс дела, и он проголосовал за сдачу Москвы. Итак, пять генералов высказались за сдачу Москвы французам и всего три — за атаку. Усилиями Кутузова счёт был хотя и минимальный, но всё же тот, что ему и требовался.
Однако есть и еще одна версия того, как проходил совет. Из Журнала военных действий о Военном совете в Филях 1 сентября 1812 г.:
«Члены, составлявшие оный, были следующие: фельдмаршал князь Кутузов, генералы: Барклай де Толли, Беннигсен и Дохтуров; генерал-лейтенанты: граф Остерман и Коновницын, генерал-майор и начальник главного штаба Ермолов и генерал-квартирмейстер полковник Толь.
Фельдмаршал, представя Военному совету положение армии, просил мнения каждого из членов на следующие вопросы: ожидать ли неприятеля в позиции и дать ему сражение или сдать оному столицу без сражения? На сие генерал Барклай де Толли отвечал, что в позиции, в которой армия расположена, сражения принять невозможно и что лучше отступить с армиею чрез Москву по дороге к Нижнему Новгороду, как к пункту главных наших сообщений между северными и южными губерниями.
Генерал Беннигсен, выбравший позицию пред Москвою, считал её непреоборимою и потому предлагал ожидать в оной неприятеля и дать сражение.
Генерал Дохторов был сего же мнения.
Генерал Коновницын, находя позицию пред Москвою невыгодною, предлагал итти на неприятеля и атаковать его там, где встретят, в чем также согласны были генералы Остерман и Ермолов; но сей последний присовокупил вопрос: известны ли нам дороги, по которым колонны должны двинуться на неприятеля?
Полковник Толь представил совершенную невозможность держаться армии в выбранной генералом Беннигсеном позиции, ибо с неминуемою потерею сражения, а вместе с сим и Москвы армия подвергалась совершенному истреблению и потерянию всей артиллерии, и потому предлагал немедленно оставить позицию при Филях, сделать фланговый марш линиями влево и расположить армию правым флангом к деревне Воробьевой, а левым между Новой и Старой Калугскими дорогами в направление между деревень Шатилово и Воронкова; из сей же позиции, если обстоятельства потребуют, отступить по Старой Калугской дороге, поелику главные запасы съестные и военные ожидаются по сему направлению.
После сего фельдмаршалу обратясь к членам, сказал, что с потерянием Москвы не потеряна еще Россия и что первою обязанностию поставляет он сберечь армию, сблизиться к тем войскам, которые идут к ней на подкрепление, и самым уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю и потому намерен, пройдя Москву, отступить по Рязанской дороге.
Вследствие сего приказано было армии быть в готовности к выступлению…»
Итак, есть две версии того, что именно происходило в Филях. Какую версию принять за факт? Можно, конечно, ту, что тебе нравится, — ту, которая подтверждает твою версию. А можно попробовать выяснить, кто врёт или ошибается. Давайте попробуем это сделать.
Начнём с того, что версия Ермолова имеет авторство — это уже вызывает к ней доверие, всё же автор отвечает за свои слова. Версия Журнала военных действий автора не имеет, хотя уверен, что автора не сложно установить даже без почерковедческой экспертизы. Тем не менее…
Насколько обе эти версии соответствуют точно установленным фактам истории и логике?
Версия Ермолова соответствует им точно.
Возьмем донесение Кутузова царю, которое обязано было быть отправлено в тот же час по принятию решения в Филях: «…в таком крайне сомнительном положении, по совещанию с первенствующими нашими генералами, из которых некоторые были противного мнения, должен я был решиться попустить неприятеля войти в Москву, из коей все сокровища, арсенал и все почти имущества, как казенные, так и частные вывезены, и ни один почти житель в ней не остался». Как видите, из доклада Кутузова царю следует, что лишь «некоторые первенствующие генералы» были против оставления Москвы, как и пишет Ермолов, а по версии Журнала все генералы, кроме Барклая и самого Кутузова, были против.