Существует расхожее мнение, что к личной собственно­сти работник относится более бережно, чем к обществен­ной или чужой. Это и так, и не так. Например, в России леса, находившиеся в пользовании общины, оберегались миром очень тщательно, а разделенные на участки для личного поль­зования быстро уничтожались взаимными порубками.

Дело обстоит по-другому, если рассмотреть отношение работника к инструменту. Если с помощью какого-то ин­струмента человек добывает деньги своим трудом и, осо­бенно, если этот инструмент достаточно дефицитен, то работник будет хранить и беречь его очень тщательно уже в силу того, что любой инструмент имеет свои индивидуаль­ные свойства, к которым работник привыкает и знание ко­торых превышает производительность его труда. Например, бригада слесарей или плотников напряженно работает очень примитивным инструментом — молотком. Хотя все молот­ки на вид и одинаковы, стоит только их перемешать и дать каждому рабочему чужой молоток, производительность тру­да у всех упадет (в этом можете поверить автору: я работал слесарем и знаю, что такое молоток).

Работник и бережет, и очень ревниво относится к тому, с помощью чего он зарабатывает. Скажем, у всех водите­лей одинаковые автомобили, но сколько энергии и выдум­ки тратят наиболее толковые шоферы на то, чтобы их ав­томобиль даже временно не попал в чужие руки, хоть и к опытному шоферу. Они говорят «моя машина» не потому, что они за нее заплатили или могут продать, а потому, что она позволяет им зарабатывать. А кому она принадлежит — дело десятое.

Хотелось бы, чтобы читатели поняли: хозяин тот, кто в своем Деле имеет возможность самостоятельно распоря­жаться доходом и делать затраты. И если работник не со­бирается продать инструмент, с помощью которого он де­лает Дело, то и собственность на него не имеет значения — он все равно к нему будет относиться бережно. А если он собирается продать инструмент, то он уже не работник и нам не интересен. Поэтому автор считает, что идеи о необ­ходимости продать все богатство страны в частную собст­венность распространялись не только недоумками, но и ко­рыстными и подлыми людьми, не теми, кто собирался зара­батывать хлеб свой «в поте лица своего».

Что с нами сделали

Строго говоря, этому вопросу не место в книге, где рас­сматриваются вопросы управления людьми, не стоило бы путать с этими вопросами вопросы собственно экономи­ческие. Но сказав а, надо сказать и б.

Мы уже доказали, что огромнейший урон экономике страны был нанесен уничтожением планирования, а плани­рование — это вопрос управления людьми, вопрос по теме книги. Не меньшее разрушение вызвала и собственно эко­номическая причина, связанная с бюрократической зашоренностью одних консультантов нынешних политиков и ко­рыстной заинтересованностью других.

До каких пор остальные ученые будут терпеть положе­ние, при котором звание «ученого» дают людям, занимаю­щимся пустопорожним умствованием и паразитирующим на одураченном обществе? Эти экономисты-теоретики бу­квально высосали из пальца новое «мышление» в эконо­мической науке, так называемую монетаристскую теорию, которая очаровала политиков, и они назвали ее краеуголь­ным камнем реформ. Между тем суть теории столь же про­ста, сколь и глупа и сводится к замене планирования неким рыночным регулированием. Приведем такую аналогию: вы планируете потратить свои деньги: купить продукты пита­ния, пальто, стол на кухню и так далее. Монетаристы, пре­жде всего, объявят вас неспособным правильно это сделать, неспособным спланировать собственные покупки, посколь­ку, по их теории, планировать должен не покупатель, а ры­нок. Но если денег (монет) у человека много, то здесь и ры­нок бессилен, так как, по их мнению, человек в этом случае будет покупать что попало, а не то, что ему действитель­но нужно. Если же денег будет очень мало, то только тогда человек купит то, что ему нужно. То есть только при не­достатке денег, считают монетаристы, рынок будет управ­лять экономикой, и она будет делать то, что нужно общест­ву. Таким образом, исходное положение состоит в том, что и производитель, и покупатель не способны сами оценить ситуацию. Упрощенно идею монетаристской теории можно сформулировать так: скажем, если некто имеет мало денег накануне зимы, то он купит зимнее пальто, а если много — то пляжный зонтик.

Единственный практический выход монетаристской тео­рии — не давать денег для покупки, причем деньги не дают­ся ни прямо, ни косвенно, для чего резко повышаются проценты за кредит, и покупатель не может взять деньги в долг, деньги делаются дорогими. Читатели, наверно, слышали по телевизору, радио и читали в газетах о том, что правитель­ство реформаторов борется с проклятыми промышленни­ками, требующими денег и кредитов; это и есть следствие внедрения идей монетаристов.

В начале книги я писал, что долго не мог опубликовать или пропагандировать теорию управления людьми, так как не видел экспериментального, практического ее подтвержде­ния. И только найдя его в боевых уставах армии, увидев по­ложительные результаты эксперимента, я решил опублико­вать и саму теорию. В отличие от нашей теории монетаризм имеет множество примеров практического применения, и все до одного отрицательные. Ведь наши «реформаторы» взялись внедрять ее в СССР, когда эта теория уже с треском разва­лила экономику Южной Америки, под ее натиском с грохо­том рухнула экономика Польши, флагман реформ Венгрия дожилась до того, что сегодня в домах 37% венгров нет ни одного электрического прибора, впрочем, у многих венгров уже и нет денег заплатить за электроэнергию.

Для тех, кто понял, как действует бюрократ, как бездум­но подписывает он подготовленные аппаратом решения, в этой ситуации нет ничего нового, но все-таки маразм та­кой силы не может не удручать... Ведь эти идеи внедряют­ся не только у нас, но и во всех «цивилизованных» странах, лишь азиаты наблюдают за этими попытками с презритель­ной усмешкой.

Приведем слова уже упомянутого в этой книге Ли Якокки о последствиях действий монетаристов в колыбели «рыноч­ных отношений» — в США: «Я вспоминаю день 6 октября 1979 года как день позора для нашей страны. Именно то­гда Пол Уолкер и Совет Федеральной резервной системы объявили учетную ставку для первоклассных заемщиков — прайм-рейт — плавающей. Вот когда монетаристы провоз­гласили: «Единственным способом затормозить инфляцию является осуществление контроля за денежной массой, и черт с ними, с процентными ставками».

Как всем нам, испытавшим на себе этот губительный спо­соб, известно, принятое тогда решение породило гигантскую волну экономических катастроф. Следовало найти более подходящий способ борьбы с инфляцией, а не возлагать ее бремя на плечи рабочих автоиндустрии и жилищно-строи­тельной промышленности. Когда будущие историки станут изучать наши методы лечения инфляции и тяжкие муки, ко­торые причиняло это лечение, они, вероятно, будут сравни­вать их с кровопролитиями средневековья!

Первый удар обрушился на Детройт. Мы пережили са­мый длительный за пятьдесят лет кризис сбыта автомоби­лей. Затем настал черед жилищного строительства. После этого удары посыпались почти на все другие отрасли.

До объявления прайм-рейт плавающей учетная ставка достигала уровня 12 процентов лишь однажды за всю исто­рию, и произошло это в период Гражданской войны в США. Однако теперь, как только был достигнут уровень 12 про­центов, он продолжал повышаться. Был момент, когда он со­ставил 22 процента. Это — легализованное ростовщичество. Некоторые штаты приняли законы, запрещавшие превыше­ние 25-процентного уровня, усматривая здесь криминальные намерения. Даже мафия сочла такие законы разумными».