Тот, кто хочет понять Россию, должен понять образ мыслей крестьян, ибо они суть России. Мы все вышли из крестьян, от силы во втором или третьем поколении. И в нас сидит крестьянский дух, русский дух. И когда поэт говорит: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет»,— значит здесь «пахнет» крестьянином, поскольку ничего более русского у нас нет.
Русские крестьяне никогда не селились отдельно друг от друга, а вернее, много сот лет жили вместе, общинами, и именно эти общины они называли «мир». Не зная правил мира и его основополагающих принципов, бессмысленно говорить о русских. Ибо мы все оттуда — из общины, из мира.
Обычный западный человек при переезде на другую квартиру нанимает за деньги машину и грузчиков, которые его перевозят. А 99% русских в аналогичном случае приглашают приятелей, для которых покупают водки и закуски на сумму, превышающую ту, что они заплатили бы грузчикам, и после переезда устраивают с приятелями пьянку.
Все знают, что самой стабильной валютой в России остается бутылка, выпиваемая зачастую совместно. Почему? Ведь русские не пьют больше, чем, скажем, французы.
Формально русский мир, русская община была уничтожена в столетней борьбе с бюрократией, но дух ее живет в нас. Он пока неистребим, и его нельзя не учитывать.
Повсюду слышишь, что у нас народная власть, но народ не имеет к ней отношения, так как команды всему населению сразу дает единая бюрократия из одного центра. Народ в законах и указах, как в тисках, но бюрократии раздолье.
Свободолюбивый русский народ этого не терпел и объединенный в общины долго оказывал сопротивление бюрократическому безумию.
Схема управления России изначально строилась таким образом. Царь, и законодатель и исполнитель, командовал, казалось бы, безраздельно всей Россией. Внешне это так, но никто не обращает внимания, что с точки зрения, с позиции народа он командовал в узких областях общественной жизни. Крестьянам очень редко приходилось сталкиваться с его командами, командами центра. Сначала царь занимался только внешней защитой, для чего и обязывал народ поступать согласно царской воле, а не так, как народ считает нужным, в трех случаях: при выплате податей, при отработке на дружинника, а позже на дворянина и при поставке рекрута в армию. Было еще уголовное право: царь с помощью своих законов преследовал уголовных преступников по всей территории России, но если крестьянин не был преступником, то его это не касалось. Впоследствии власть царя распространилась на промышленность, науку: строили и содержали университеты, поощряли искусства и т.д. Но и это касалось крестьянина только косвенно, через налог — подать.
Сколько раз в год крестьянину приходилось вспоминать, что у него есть царь, а у царя законы? Как часто он сталкивался с этими законами? Трижды в неделю с царским законом о барщине. А с остальными? Два-три раза в год, не более!
А нам, живущим ныне, сколько раз приходится сталкиваться с законами и указами, спускаемыми из столицы? Из области?
Вот пример из еще недавнего прошлого. Мы просыпались утром в квартире, размеры которой и плата за которую определялись в столице; надевали одежду, цена которой «спускалась» из Москвы; ели продукты, качество которых определялось центром; плата за проезд в транспорте, зарплата водителя, ширина автобусных кресел — все это тоже решалось в столице. Колхозники и сеяли, и сажали, и убирали урожай только согласно указаниям свыше. Мы были опутаны бюрократическими цепями, причем чиновники заявляли, что все это для нашего блага, а иначе никак невозможно. Сегодня эти же бюрократы штампуют все новые и новые законы и по-прежнему убеждают всех, что иначе невозможно.
Нет, можно! И раньше было можно, пока цари не спасовали перед бюрократами и мудраками. Русская крестьянская община не имела над собой никаких законов высшей власти, кроме приведенных выше, и в общественной и хозяйской жизни управлялась самостоятельно. Народ управлял собой сам. Как это еще назвать, если не демократией? Да, русские крестьяне не избирали всеобщим и тайным голосованием депутата, чтобы он якобы от их имени что-то там вещал в парламенте, причем сам не понимая, что именно. Но им этого и не требовалось, так как свои законы они устанавливали сами и каждый, подчеркнем, каждый оказывал непосредственное влияние на формирование этих законов.
Законы самоуправления в общинах были разные. Русская поговорка того времени гласила: «Что город, то и норов, что деревня, то и обычай». Писаных законов не было, законы утверждались в виде обычаев, которые запоминались миром. Этим обычаям неукоснительно следовал каждый член общины. В этом плане каждая деревня, каждая община были отдельным государством — суверенным, как сказали бы нынешние мудраки.
Тем не менее было несколько правил, обычаев, общих для всей России. Веками русские люди подмечали, что требуется, чтобы дружно жить вместе, и в принципе они не далеко ушли от ортодоксального христианства или мусульманства. Главное — всеобщая справедливость, здесь русские не сделали никакого открытия, но интересны пути, которыми они обеспечивали эту справедливость.
Разумеется, что для России, жившей по принципу семьи, главным законом, или обычаем, было то, что и община формировалась по принципу семьи, но без ее главы (отца). «Отцом» было собрание общины — коллективный орган управления, которое не было собранием представителей, каждый член общины автоматически был членом этого собрания, и его голос обладал таким весом, который и не снился, например, депутату самого старейшего в мире парламента — английского.
Из принципа русской семьи автоматически вытекал следующий принцип: ни один член общины не мог быть исключен из нее ни при каких условиях. Родился в общине либо был принят в нее — все, нет силы, способной тебя оттуда выдворить. Правда, в обычной семье отец мог отделить от себя сына, отдав ему часть имущества. А в общине, наоборот, ее член мог уйти из общины только добровольно, но ничего из общего имущества ему не полагалось. И тот, и другой принципы сохраняли справедливость, только в разных условиях. И в семье, и в общине человек был спокоен: какие бы решения ни принимал отец или община, никакую несправедливость по отношению лично к нему никто не допустит.
Принципом семьи определялась еще одна особенность: община весьма пренебрежительно относилась к священному праву личной собственности вообще и крайне негативно к личной собственности на землю. У члена семьи не должно находиться в личной собственности то, с помощью чего существует вся семья. Непризнание личной собственности на землю — священная русская идея, пронесенная через тысячелетие. Собственность — только общая, земля должна находиться в распоряжении того, кто ее обрабатывает.
Еще один русский принцип, единый для всех общин: решение на собрании общины могло быть принято только единогласно. Община не утруждала себя подсчетом голосов. Если хоть кто-то был против, решение не принималось.
О возможности существования такого принципа парламентские мудраки и не подозревают. Действительно, как внедрить этот принцип? Ведь это тупик. Парламент не примет ни одного решения. В парламентах это невозможно, хотя сотни тысяч русских общин на протяжении тысячелетия существовали по этому принципу.