Достаточно посмотреть в фильме и на фото в книге, из какой иссиня‑черной жижи доставали солдаты то, что осталось от трупов, – только крупные кости, ошметки того, что могло быть одеждой, да более‑менее сохранившую форму дубленую кожу сапог, чтобы глубоко усомниться в том, что эти описанные ксендзом хорошо сохранившиеся вещи как‑то связаны с раскопками в Медном и под Харьковом. Тем более что основная масса вещей, как зачем‑то сообщает ксендз, оказывается, была не из могил, а из каких‑то отдельных от могил ям и в Харькове, и в Медном. Получается, что палачи отобрали у поляков эти вещи, поляков расстреляли и положили в одни могилы, а для их вещей выкопали отдельные могилки и там похоронили никому не нужную чепуху типа десятирублевой золотой монеты. Можно, конечно, считать меня за наивного человека, но не до такой же степени! Скажите прямо: на раскопках могил работали сотни солдат, и они, извлекая из могил останки, этих вещей не видели! Поэтому и приходится выдумывать про отдельные ямки, на которых, видимо, раньше были столбики с табличкой: «Геббельсовцам копать здесь», – да потом местные жители эти столбики на дрова унесли.
Но это не самое смешное в этих раскопках, поскольку через пять лет после эксгумации выяснилось, что в могилах, оказывается, было найдено и огромное количество писем, удостоверений, списков расстрелянных и, главное, много газет с первой страницей, по которой было ясно, что пленных расстреляли до лета 1940 г. Понимаете, в могилах от костей ничего не осталось, а список из 46 пленных полицейских с указанием не только их имени, но и имени отца, года рождения, места службы и должности 50 лет пролежал в черной жиже, а читается весь до буквы, и так, как будто вчера написан. [77] Но особенно трогает находка большого количества газет – видать, НКВД с целями коммунистической пропаганды закопало вместе с казненными и избу‑читальню с подшивками центральных газет за последние годы.
Эксгумация останков в пос. Медном
Как я уже писал, ксендз в своем рекламном буклете не все 87 фотографий посвятил себе, любимому, есть среди них и несколько фотографий вещественных доказательств. Нормальных – две: на этих фотографиях запечатлены и таблички, поставленные следователем рядом с данным вещдоком и позволяющие связать это вещественное доказательство с конкретным эпизодом уголовного дела. На обеих фотографиях по черепу: один с огнестрельным ранением, [78] другой целый. [79] Причем ксендз, увлеченный собственной персоной, не обратил внимания, что одно фото сделано с обернутого негатива, т. е. надписи на табличках надо читать справа налево. Есть несколько фото ксендза, запечатленного рядом с вещественными доказательствами, но, насколько это можно увидеть, среди этих доказательств и близко нет того, что перечислил в тексте книги ксендз – орденов, ладанок, документов, газет, нет даже пуговиц с мундиров, а ведь латунь должна была сохраниться. И наконец, есть два интересных фото. На одном 3. Савицкий, поляк, исполняющий какие‑то функции на эксгумации, с очень напряженным лицом показывает ксендзу какой‑то нательный крестик, похожий на православный. [80] Подпись к фотографии, по идее, должна была бы гласить, что этот крестик взят с останков в могиле, но она и через четыре года звучит уж очень дипломатично: «Здислав Савицкий показывает найденный в земле крестик». Поскольку земля довольно обширна, то понимай эту подпись, как знаешь. И, наконец, есть фото пуговиц, крестика, иконок, цепочек, [81] но снято это без таблички, т. е. не видно, что это отнесенные к данному уголовному делу вещдоки, более того, непонятно и где они сфотографированы – в СССР или в Польше.
Мне могут сказать, что эта моя подозрительность ни к чему, ксендз – человек духовный и в мирских делах некомпетентен, поэтому у него и фотографии такие, и текст юридически небезупречен. Как бы не так. Стоит почитать, как он торговался с таксистом, его оценки ресторанов, радость, что он, благодаря спекулятивному курсу, купил торт менее чем за доллар. Кроме того, в сентябре 1939 г. он был подхорунжим и храбро удирал от немцев, пока не попал к нам в интернированные. Затем записался в армию Андерса, вместе с ней храбро удрал в 1942 г. в Иран и встретил победу в Палестине. Т. е. это настоящий польский герой Второй мировой войны и не только в духовном, но и в военном деле человек не посторонний. А что касается следственной темы его книги, то текст произведения Пешковского на русский язык переводил Степан Родевич, а следователя Главной военной прокуратуры РФ, ведущего Катынское дело, звали Степан Радевич, так что книга ксендза вполне может быть официальной справкой ГВП, если издатели ошиблись в написании фамилии переводчика. В связи с этим – как прикажете понимать следующее?
Все найденное в могилах и имеющее хоть какое‑то отношение к полякам являлось вещественными доказательствами по уголовному делу. Согласно Уголовно‑процессуальному кодексу РСФСР (ст. 84 и 85) эти вещдоки должны быть, во‑первых, сфотографированы, затем (с принятием мер против их порчи) упакованы и опечатаны и должны храниться при уголовном деле до суда и раздаваться только после вступления в законную силу приговора. Тогда как понять такие навязчивые «откровения» ксендза Пешковского, старательно переведенные на русский язык то ли полковником юстиции С. Радевичем, то ли С. Родевичем: «К счастью, мне удалось видеть все добытые предметы вблизи и хорошо к ним присмотреться. Ведь моим соседом по номеру является полковник Здислав Савицки, который не только с особой тщательностью исследует все предметы, но и очень заботливо упаковывает их перед доставкой в Польшу. Он занимается этим в гостиничном номере вместе с Енджеем Тухольским, историком из нашей группы. Должен признать, что они работают целыми ночами, чтобы справиться с этим заданием». [82]
«…Найден памятный перстень офицера 52‑го пехотного полка. Особенно ценными доказательствами оказались деревянная коробочка для табака с надписью: «Старобельск…1939», а также газеты, ни одна из которых не была датирована позднее 5 апреля 1940 года.
В последние дни многие из этих предметов мне удалось осмотреть вблизи, в нашем номере, где Здислав Савицки с Ярославом и Енджеем Тухольским тщательно упаковывали в картонные ящики и коробочки. Все это должно быть отправлено самолетом в Польшу». [83]
«…Этот документ – это путь многих военнопленных. Сегодня найдены еще две бесценные записки, которые ночью, в гостинице, возле открытых дверей балкона (запах!) прочитал господин Енджей». [84]