Между тем ход следствия с самого начала носил странный характер. Ровно через 15 минут после рокового выстрела, в 16:45, в здании управления НКВД по Ленинграду и области (Литейный проспект, дом 4) заместитель начальника 4-го отделения секретно-политического отдела УНКВД Л. Коган начал допрос… Милды Драуле, жены Николаева. Четверть часа — это ровно столько времени, сколько требуется для того, чтобы спуститься с 3-го или 2-го этажа Смольного, сесть в машину и проехать практически по прямой, по улице Воинова, до здания УНКВД, подняться на два или три этажа. Однако протокол Драуле не сохранил те листы, на которых можно было бы найти и сведения о месте задержания ее, и объяснение причины допроса прежде всего её. Протокол содержит лишь общие обязательные данные — кто, где, когда, кого допрашивает, а также самую общую характеристику, которую дала Милда Драуле своему мужу, Николаеву.
Только час спустя в Смольном начался допрос свидетелей. Из рапорта начальника транспортного отдела УНКВД Перельмута от 4 декабря: «1/ХII — 34 г. около 17:00 начальник отделения оперода Хвиюзов передал мне приказание т. Медведя прибыть с группой сотрудников в Смольный (произвести допрос Борисова и других). Я допрашивал двух сотрудников обкома (на самом деле Бауэр-Румянцеву и двух сотрудников оперода, Ла-зюкова и Паузера. — Ю.Ж.). Продолжать допросы других сотрудников не мог, так как был вызван в управление для организации охраны пути следования специальных поездов и обеспечения встречи их на вокзале». Одновременно Молочников допрашивал Борисова, Платоча, Васильева, Дурейко, а начальник управления милиции Ленинграда и области Л. Жупахин — Лионикина, Цукермана, Иванова.
Самого же убийцу, Николаева, допрашивать было невозможно. Как свидетельствует медицинский акт, составленный врачами, вызванными в УНКВД, даже в 18:40 Николаев всё ещё оставался в шоке: «пульс 80 ударов в минуту; на вопросы не отвечает, временами стонет и кричит; в данный момент имеются явления общего нервного возбуждения». Николаева пришлось положить на носилки и в санитарном автомобиле в 19:00 доставить во 2-ю ленинградскую психиатрическую больницу. Там же установили: исследуемый «в состоянии истерического припадка, при сильном сужении поля сознания; наблюдается ожог левой ноздри (нашатырь) и значительное выделение слюны. К 21 часу он настолько пришел в себя что представилась возможность сделать ему две ванны с последующим душем и переодеванием. Замечалась все время театральность поведения. Заключаем, что Николаев находился в кратковременном истерическом реактивном состоянии. Реактивное состояние — две фазы: 1) судороги (впоследствии симуляция); 2) в дальнейшем возможно повторение истерических припадков».
Несмотря на это ещё в 18:20 Ф. Д. Медведь подготовил в кабинете второго секретаря горкома А. И. Угарова в Смольном вместе с Гориным первое донесение в Москву. Оно гласило:
«Наркомвнудел СССР — тов. Ягода.
1 декабря в 16 часов 30 минут в здании Смольного на 3-м этаже в 20 шагах от кабинета тов. Кирова произведен выстрел в голову тов. Кирову шедшим навстречу ему неизвестным, оказавшимся по документам Николаевым Леонидом Васильевичем, членом ВКП(б) с 1924 г., рождения 1904 г.
Тов. Киров находится в кабинете. При нем находятся профессора-хирурги Добротворский, Феертах, Джанелидзе и другие врачи.
По предварительным данным, тов. Киров шел с квартиры (ул. Красных зорь) до Троицкого моста. Около Троицкого моста сел в машину, в сопровождении разведки (охраны. — Ю.Ж.) прибыл в Смольный. Разведка сопровождала его до третьего этажа. На третьем этаже тов. Кирова до места происшествия сопровождал оперативный комиссар Борисов. Николаев после ранения тов. Кирова произвел второй выстрел в себя, но промахнулся. Николаев опознан несколькими работниками Смольного (инструктором-референтом отдела руководящих работников обкома Владимировым Вас. Тих. и др.) как работавший ранее в Смольном.
Жена убийцы Николаева по фамилии Драуле Милда, член ВКП(б) с 1919 г., до 1933 г. работала в обкоме ВКП(б).
Арестованный Николаев отправлен в управление НКВД ЛВО (Ленинградского военного округа. — Ю.Ж.). Дано распоряжение об аресте Драуле. Проверка в Смольном производится». [9]
Эта телеграмма была получена в Москве и расшифрована в 19 часов 15 минут.
Только около 11 часов вечера начальник УНКВД Медведь, замначальника Фомин, начальник ЭКО УНКВД Молочников, замначальника ОО ПВО Д.Ю. Яни-шевский и замначальника секретно-политического отдела (далее — СПО) УНКВД Стромин смогли приступить к допросу Николаева. Из протокола:
«Вопрос. Сегодня, 1 декабря, в коридоре Смольного, вы стреляли из револьвера в секретаря ЦК ВКП(б) тов. Кирова. Скажите, кто вместе с вами является участником в организации этого покушения?
Ответ. Категорически утверждаю, что никаких участников в совершении мною покушения на тов. Кирова у меня не было. Все это я подготовил один, и в мои намерения никогда я никого не посвящал.
Мысль об убийстве Кирова у меня возникла в начале ноября 1934 г. Причина одна — оторванность от партии, от которой меня оттолкнули (исключение 8 месяцев назад)… Цель — стать политическим сигналом перед партией, что на протяжении последних 8 — 10 лет на моём пути жизни и работы накопился багаж несправедливого отношения к живому человеку. Эта историческая миссия мною выполнена. Я должен показать всей партии, до чего довели Николаева… План совершения покушения — никто мне не помогал в его составлении… Я рассматривал покушение как политический акт. Чтобы партия обратила внимание на бездумно бюрократическое отношение к живому человеку… Я сделал это под влиянием психического расстройства и сугубого отпечатка на мне событий в институте (исключение из партии)».
На следующий день при очередном допросе Николаев так дополнил свои объяснения: «Я не предполагал, что, совершив убийство, мне не удастся покончить жизнь самоубийством. Кроме того, подобными записями (дневник) я подготавливал себя морально к совершению убийства и самоубийства».
Изучение бумаг, оказавшихся у Николаева при себе, дополнило складывавшуюся картину психики преступника. Оказалось, что убийство он замыслил не в начале ноября, а гораздо раньше. Ещё 14 октября, накануне того дня, когда его задержали на проспекте Красных зорь, у дома, в котором жил Киров, сотрудники оперода как подозрительную личность, но, проверив документы, по распоряжению А. А. Губина отпустили, он написал предсмертную записку: «Дорогой жене и братьям по классу! Я умираю по политическим убеждениям, на основе исторической действительности. Поскольку нет свободы агитации, свободы печати, свободы выбора в жизни, и я должен умереть. Поскольку из ЦК (Политбюро) не подоспеет, ибо там спят богатырским сном». Теми же мыслями был проникнут, столь же косноязычно изложен и его дневник, который Николаев вел, по его признанию, с помощью жены.
В 22:30 в Москву, на имя наркома Г. Г. Ягоды, ушла вторая телеграмма, подписанная Медведем. В ней кратко излагались показания Милды Драуле, относившиеся только к ее мужу. О том, когда Николаева исключили из партии, что у него давно имелось зарегистрированное оружие. Но спустя два часа, в 0:40 2 декабря, начальник ленинградского управления НКВД отправил Ягоде ещё одну телеграмму: «В записной книжке Николаева запись: «герм. тел. 169 — 82, ул. Герцена, 43» (это действительно адрес германского консульства)». [10]