— Записка Эйхе в Политбюро поступила на следующий день после голосования. Немедленно после этого, как видно по книге посетителей Сталина, ему пришлось принять одну за другой несколько групп партийных секретарей. Можно не сомневаться, чего они требовали: поставить положительную резолюцию на записку Эйхе, создав тем самым прецедент, которым мог бы воспользоваться каждый из них. Так впоследствии и случилось.
— Эйхе тоже был среди этих посетителей?
— Конечно. Может быть, именно он и готов был взять на себя выступление с трибуны Пленума, если бы Сталин ответил отказом, чтобы обвинить его в измене мировой революции, ревизионистской, оппортунистической позиции во внешней политике, попрании учения Маркса, заветов Ленина и т. д. Партийная верхушка, не менявшая своих взглядов с 1917 г., откровенно рассматривала поведение группы Сталина как изменническое и без колебаний передала бы их дела в НКВД. На этом и кончился бы реформатор Сталин.
Наложив положительную резолюцию на записку Эйхе, он, разумеется, понимал, что латентная, скрытая оппозиция его курсу со стороны партократии после этого перейдет в еще более острую фазу. Но знал он и другое: что это сопротивление сталинскому курсу ей самой приходится тщательно утаивать от партийных низов.
— И больше Сталин не возвращался к реформе, которую так бесславно проиграл в 1937-м?
— Представьте: была еще одна попытка! В январе 1944 г. Впервые за весь период войны был намечен созыв Пленума и сессии Верховного Совета СССР. Молотов и Маленков подготовили проект постановления Пленума ЦК, по которому партия юридически отстранялась от власти. За ней сохранялись только агитация и пропаганда — нормальное партийное дело, никто не отнимет, и участие в подборе кадров, что тоже вполне естественно. Зато вмешиваться в экономику, в работу государственных органов просто-напросто запрещалось. Проект прочитал Сталин, изменил в нем шесть слов и написал: «Согласен». Дальше — загадка. Собралось Политбюро — и проект канул в Лету: больше о нем никто никогда не вспоминал.
— Всё это среди войны… Почему?
— Потому, думаю, что представилась уникальная возможность. С самого начала войны Пленумы ЦК больше не собирались. Верховный Совет не собирался. Над партией, над Совнаркомом, над Верховным Советом встал Государственный комитет обороны — надстроечный сверхорган, абсолютно нелегитимный, но тем не менее единственный в стране орган реальной власти. Он-то и продемонстрировал, что власть может эффективно функционировать даже в самых экстремальных условиях, совершенно не нуждаясь в партийной опеке.
Отсюда, видимо, это новое искушение ввести партию в государственное стойло, сохранив за ней лишь функции, которые она реально выполняла во время войны. Под проектом пять подписей: Молотова, Маленкова, Сталина, Хрущева, Андреева. Протокола не велось, как проголосовали остальные, можно только догадываться. Увы, даже всесильный ГКО, всей четверкой входивший в Политбюро ЦК, переломить старый порядок не смог. Это лишний раз доказывает, что никогда у Сталина не было той власти, которую ему приписывают и сталинисты, и антисталинисты.
— Среди названных вами пяти имен одно вызывает изумление…
— Никиты Сергеевича? Видите ли, он в это время остался генералом без армии — секретарем ЦК КП Украины, которая оказалась под немцами. И потому сразу встал под Маленкова. Если посмотреть их переписку, видно, что Хрущёв относился к Маленкову с величайшим пиететом. Вот, цитирую по памяти: уважаемый товарищ Маленков, я вот был в Москве, виделся со Сталиным, он дал такое-то поручение, я не очень понял, но вот я написал, будьте добры, посмотрите, прав я или нет, так я написал или не так…
Полное послушание, без подсказки Маленкова — ни шагу!
— Какой пост Маленков занимал в самой партии?
— Секретарь ЦК, начальник Управления кадров ЦК. Стоит вспомнить: в декабре 1937-го именно Маленков отправил Сталину записку о том, что масштабы массовых репрессий приняли такие размеры, что угрожают уже безопасности государства… я вольно излагаю, не цитирую… и предложил проект закрытого письма ЦК, чтобы остановить эти безумства. Сталин наложил резолюцию: нужен Пленум. И Пленум в начале 1938 г. собрался. Маленков сделал доклад о массовых репрессиях, где в числе самых рьяных организаторов массовых репрессий были названы Постышев, Багиров, Хрущёв и многие другие партсекретари. Тем не менее репрессии продолжались до октября 1938-го, вплоть до устранения Ежова с поста руководителя НКВД. Так что не случайно Хрущев так преданно заглядывал в глаза Маленкову.
Учтите и такую деталь: когда Сталин, Молотов, Берия полетели в Тегеран на конференцию, официально во главе страны и партии был оставлен Маленков.
— Уж извините меня за альтернативную постановку вопроса или, как вы говорите, сослагательное наклонение, которого не знает история. Из фигур, чей приход к власти после Сталина был наиболее вероятен, чья, с вашей точки зрения, кандидатура была бы наиболее благо приятной для будущего нашей страны?
— Бесспорно, Маленкова. Потому что у нас не было бы снова ухода резко влево, как это произошло при Хрущёве. «Мы вас закопаем» — помните? Не было бы и брежневской эпохи с ее двоемыслием, когда уже вообще никакой политики не было, ни левой, ни «правой», ни государственной, ни партийной, а какая-то дикая смесь, винегрет. «Ирландское рагу», как говаривал Джером.
— Но ведь Маленков и пришел к власти: именно он после смерти Сталина возглавил Совет министров СССР, а Хрущёва, одного из «равных» секретарей ЦК партии, назначил своим заместителем по сельскому хозяйству. Может, в этом и была ошибка: приблизил партию, чтобы лучше её контролировать?
— Ошибка была в другом. Маленков сразу и очень резко столкнул государственный аппарат с партийным. Как председатель Совмина, он отменил конверты, разом лишив всю партократию привычных доплат, зато ощутимо повысил зарплаты государственным чиновникам. Хрущёв, контролировавший кассу ЦК партии, незамедлительно возместил партийным иерархам утраченное. И следующий же Пленум ЦК избрал его первым секретарём, отменив предыдущее решение о том, что впредь в партии будет только коллегиальное руководство. По сути, в стране наступило двоевластие. Полетев в октябре 1954 г. в Пекин на пятилетие китайской революции, Хрущёв получил от Мао Цзэдуна добро на устранение Маленкова от власти.
— От Мао?! Да какое отношение Мао мог иметь к этим делам?
Хрущёву важно было заручиться обещанием китайцев, что они не будут его осуждать. Тогда можно было рассчитывать на благоприятную реакцию всего международного коммунистического движения.
— Извините, откуда вам это известно?
— К сожалению, все документы по этой поездке до сих пор засекречены. Но и так многое очевидно. По пути в Пекин прямо в самолете Хрущёв, Булганин, Микоян принимают решение простить китайцам долги, отдать им КВЖД, Порт-Артур и Дальний. Хотя, согласно договору от 1950 г. с КНР, как раз эти решения не могли быть приняты до подписания мирного договора с Японией, который, как вам известно, не подписан до сих пор. Вот уж поистине чистый волюнтаризм. Естественно, после таких подарков Хрущев мог рассчитывать только на рукоплескания Пекина.