Вашингтон, несомненно, воспринял события на Корейском полуострове как начало претворения в жизнь истинных целей советско-китайского договора, как переход «коммунизма» к открытому наступлению в Азии. Потому-то уже 27 июня Трумэн отдал приказы американским вооруженным силам оказать южнокорейской армии всю необходимую поддержку, а три дня спустя — об отправке в Корею войск США.
В течение следующего месяца узкое руководство, скорее всего, пыталось найти приемлемый для себя выход из сложного положения, в котором оно оказалось. Однако успех северян, стремительным наступлением занявших почти весь полуостров, помешал тогда выработать достаточно твердую однозначную позицию. Внезапно вернувшийся 1 августа к исполнению своих обязанностей Я.А. Малик попытался, следуя директиве Москвы, использовать благоприятную для КНДР ситуацию. Он предложил пригласить представителей и Пхеньяна, и Сеула на заседание Совета Безопасности, чтобы с их участием достигнуть прекращения боевых действий. Тогда же двумя нотами, врученными послу США в Москве, правительство СССР как бы дистанцировалось от конфликта, своеобразно очертило зону его вне пределов Советского Союза: 4 сентября — в связи с обстрелом советского самолета в районе Порт-Артура и 8 октября — зафиксировав нарушение американским самолетом воздушного пространства СССР неподалеку от Владивостока.
Между тем войска США — ООН под командованием генерала Дугласа Макартура добились существенного перелома в ходе войны. Высадив 16 сентября в районе города Инчхон 50-тысячный воздушный десант, они не только вынудили северокорейские части к отходу с юга, но и создали мощный плацдарм для будущего контрнаступления.
Советское руководство, осознав серьезную угрозу для КНДР, попыталось с помощью дипломатических мер спасти режим Ким Ир Сена от вполне возможного краха. 20 сентября А.Я. Вышинский, выступая на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, повторил призыв Сталина к четырем великим державам «объединить свои мирные усилия и заключить между собой Пакт по укреплению мира», дополнив его призывом приступить уже в текущем, 1950 г., к сокращению численности своих вооруженных сил на треть, а 2 октября, остановившись, как он и обещал, в первом выступлении, на конкретных событиях, угрожающих стабильности во всем мире, предложил квалифицировать события в Корее «как внутреннюю борьбу, внутреннюю гражданскую войну между двумя правительственными лагерями» и потому рекомендовал распустить комиссию ООН по Корее, «способствовавшую… своими действиями разжиганию гражданской войны в Корее» . И не встретил, разумеется, поддержки.
Тем временем американские, они же ооновские, войска начали давно готовившееся контрнаступление.
19 октября заняли Пхеньян, а к концу месяца сумели продвинуться практически до реки Ялу, разделяющей КНДР и КНР. В создавшихся условиях Пекин, еще
20 августа телеграммой в ООН напомнивший всем, что Китай граничит о Кореей и потому будет поддерживать своего соседа, ввел на территорию Северной Кореи свои вооруженные силы, выступавшие как «добровольцы» (ЦРУ зафиксировало это 20 октября). 4 ноября демократические партии КНР выступили с совместным заявлением, открыто указав в нем: «Китайский народ не только в силу своего морального долга должен помочь корейскому народу в его борьбе против Америки. Оказание помощи Корее отвечает также интересам всего китайского народа и вызывается необходимостью самообороны. Спасти своего соседа — значит спасти себя. Чтобы защитить нашу родину, мы должны помочь корейскому народу» .
Появление китайских «добровольцев» не только весьма быстро и существенно изменило соотношение сил на полуострове в пользу северян, но и предрешило весь дальнейший ход боевых действий.
Однако Москва, не исключая самого худшего варианта развития событий, предпринимала все меры, которые считала неотложными. Еще 16 августа ПБ утвердило состав научно-технического совета Специального комитета при СМ СССР для ускорения создания новейшей ракетной системы ПВО «Беркут». 8 сентября для предельно возможной координации усилий экономики всего Восточного блока Микояна утвердили представителем СССР в СЭВ, фактически — главой этой организации. 25 сентября тому же Микояну поручили совместно с министром путей сообщения Вещевым и заместителем министра иностранных дел Громыко «в суточный срок» представить в ПБ предложения о строительстве железной дороги от советской границы до станции Маньчжурия, призванной создать дополнительную линию доставки необходимого КНР и КНДР вооружения, топлива, продовольствия. Наконец, 24 октября, в разгар успешного американского наступления, ПБ приняло самое серьезное, рассчитанное на крайнюю ситуацию постановление — «О сохранении и создании мобилизационных мощностей по производству военной техники» . И только в ноябре узкое руководство сочло должным, своевременным прямо вступить в конфликт, правда, сохраняя это в строжайшей тайне, и выделило для защиты КНДР с воздуха «корпус Лобова», как он именовался в протоколах ПБ — 64-й истребительный авиационный корпус советских ВВС .
И все же Москва еще так и не смогла определиться, не избрала окончательной линии поведения: сделать ли ставку на мирное разрешение конфликта или идти в конфронтации до конца. Конца логического, завершающегося третьей мировой войной. Столь необычно длительный поиск решения, затянувшийся на более чем четыре месяца, объяснялся событием, ставшим самой важной государственной тайной СССР, — очередной тяжелой болезнью, обрушившейся на Сталина. Заболевание вынудило его отойти на четыре с половиной месяца, со 2 августа по 21 декабря, от участия в работе узкого руководства, от принятия каких-либо решений, даже от высказываний по самым важным, принципиальным вопросам внешней и внутренней политики. То есть отойти от руководства страной в тот самый момент, когда мир оказался на грани ядерной войны.
Двойственность, неопределенность взглядов Кремля достаточно ясно продемонстрировал доклад, сделанный Булганиным 6 ноября. Перейдя по традиции к оценке международного положения, он вначале предложил как определяющую только мирную концепцию, повторил, несколько расширив, предложение Сталина уже двухлетней давности — «о скорейшем заключении мирного договора с Германией, о выводе оккупационных войск и о создании общегерманского правительства», высказал требование «скорейшего заключения мирного договора с Японией, вывода из Японии оккупационных войск». Но одновременно Булганин продемонстрировал имевшиеся у узкого руководства два взаимоисключающих подхода к решению корейской проблемы. Поначалу заявил: «Советское правительство, верное своей неизменной политике мира, с самого начала событий в Корее настаивало на урегулировании конфликта мирными средствами… предлагало немедленно прекратить военные действия в Корее и одновременно вывести оттуда все иностранные войска, предоставив тем самым корейскому народу возможность решить свои внутренние дела без иностранного вмешательства». В конце же доклада позволил себе высказать прямую угрозу, не исключив и того, что СССР может открыто вступить в войну в Корее. «Опыт истории говорит, что наша миролюбивая политика не является признаком слабости. Этим господам («поджигателям войны». — Ю. Ж.) пора бы усвоить, что наш народ способен постоять за себя, постоять за интересы своей родины, если понадобится—с оружием в руках(выделено мною. — Ю. Ж. )» . Подобные, крайне воинственные настроения стали проявляться и в США. После провала наступления, начатого 24 ноября и разрекламированного как завершающее войну непременно «к рождеству», после отступления американских войск назад к 38-й параллели командующий объединенными силами ООН в Корее Макартур предложил Трумэну начать бомбардировку территории Китая, а если потребуется, то и СССР, применив и ядерное оружие. 30 ноября, отвечая на вопросы журналистов о дальнейших операциях в Корее, президент США вдруг заявил: «Мы предпримем все необходимое, что потребует военная ситуация». А когда его попросили уточнить: «Даже используя атомную бомбу?» — добавил: «Включая все виды вооружения, которыми мы обладаем» . Так и Трумэн оказался перед необходимостью выбора — победить во что бы то ни стало, даже подвергнув атомной бомбардировке Китай и СССР и тем самым начав третью мировую войну, или смириться не с поражением, нет, а всего лишь с восстановлением существовавшего до 25 июня положения.