Всеобщее огосударствление экономики, которое началось со времен демонтажа НЭПа в сталинский период, стало проявлять свои губительные следствия особенно в отчетливой форме на зрелых стадиях научно-технологической революции. Стало очевидным, что управлять громадной и сложнейшей экономикой такой страны, как СССР, наподобие «единой фабрики», — о чем писал К. Маркс, — невозможно. Современный уровень развития мировых факторов производства (производительных сил) требует признания частной собственности и на этой базе — развития различных форм собственности, которые в своей совокупности образуют «смешанную экономику». Со второй половины 80-х гг. стало модным прибегать к сравнению реальностей СССР с предыдущим опытом НЭПа. Но отличия ситуации конца 80-х гг. от эпохи НЭПа состояли в том, что одно из главных условий, сопутствующих успеху НЭПа, заключалось в том, что в тот период (1921 г.) в наличии имелись опытные кадры для «запуска» капиталистической модели — прошло всего три-четыре года после «отмены капитализма». В период горбачевских реформ в обществе мало кто представлял себе, что такое «капитализм», «рынок», основанный на конкуренции, частные фирмы, банки, финансово-банковская инфраструктура, менеджмент и т. д. Эти вопросы, в определенной мере, знала небольшая группа ученых из ряда научных учреждений Академии наук и вузов Москвы.
Люди, конечно же, хотели изменений, но они боялись капитализма как чего-то неизведанного и опасного, однако по мере развертывания общественных дискуссий эти опасения исчезали. Другое отличие — Ленин осуществил решительный поворот в сторону «реституции капитализма» (при отрицании «буржуазной демократии»), а горбачевские реформы исходили из невозможности прямого признания частной собственности, придавая разнообразия всего лишь формам социалистической — сложившейся при Сталине — экономической системе собственности. При этом совершенно не учитывались новые тенденции, возникшие в мировой экономике в последнее время, тотальное разгосударствление во всем мире.
С 80-х гг. XX века в мире стал проявлять свое действие целый ряд глобальных тенденций, а действующие ранее — приобрели более рельефный характер.
Первая тенденция — к социализации мира — сформировалась на всем протяжении послевоенных десятилетий. Она ведет к неуклонному росту социализации государства, хотя в ней наблюдаются сильные колебания, то есть она развивается волнообразно, с приливами и отливами.
Вторая тенденция — укрепление частной инициативы, идущая из глубин тысячелетий и непосредственно связанная со стремлением индивида к экономической свободе. Она получила со времен Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер громадное ускорение. Укажем, первая тенденция — к социализации — явилась продуктом поисков просвещенных гуманистов своих эпох, мечтающих о «равенстве», «братстве» и «справедливости» (Томас Мор, Чезаре Кампанелла и т. д.), которых принято называть «утопическими коммунистами» (от знаменитого произведения «Утопия»). Коммунизм — производное от «коммуны» — первичная общественная ячейка или группа людей, объединенных общностью задач. Сильный удар по этой тенденции нанесло падение мирового социализма, но говорить о «прекращении» его действия — это принципиально неверно. Скорее речь может идти о временном явлении и видоизменении форм социализации (вместо прямого огосударствления экономики).
Третья тенденция. На базе действия этих двух параллельных тенденций (процесс дивергенции) получает мощное развитие третья тенденция — к конвергенции экономических и, отчасти, политических систем. Она получила свое конкретное выражение, в частности, в смешанной экономике и социальной ориентации макроэкономической политики национальных государств. Отсюда в развитых странах мира произошел мощный откат от кейнсианской парадигмы — то есть методологии и теории макроэкономической политики, которая исходила из однолинейно растущей роли государства в экономике. С 80-х гг. XX века наряду с кейнсианством стала использоваться и другая теория — монетарное направление неоклассической теории, в 90-е гг. ставшее доминантной методологией в экономической политике В результате происходит сокращение прямых, непосредственных экономических функций государства, «сжатие» государственного сектора экономики. Это была тенденция объективная.
Но это было, подчеркнем указанный момент, — оправданно для зрелой, постиндустриальной национальной экономики. Для такой разбалансированной экономики, как экономика СССР, необходимо было, прежде всего, создание основ смешанной экономики (многоукладной), разработка программ по денационализации (приватизации), создание финансовых инструментов рынка и постепенный перевод административно-планового управления на принципы неокейнсианского регулирования. Вроде бы это понималось Горбачевым, но время уходило неумолимо — крупных, прорывных решений не принималось — все тонуло в бесконечных дискуссиях.
Много писали и пишут об ошибках Горбачева, но его практическая политика, со всеми ошибками и заблуждениями, являлась реальной политикой конвергенции, хотя и менее последовательной по сравнению, например, с китайским вариантом реформы или с реституцией капитализма, осуществленной Лениным в 1921 г. Возможно, если бы история получила иное развитие, эта конвергенция привела бы к некой устойчивой специфической модели развития, сочетающей социалистические и капиталистические принципы, а не к поглощению одной системы другой. Но современная история показала иное — как в процессе глобализации капиталистические рыночные отношения «растворили» весь мировой социалистический народно-хозяйственный комплекс, бросив его в жернова мировой конкуренции.
В то же время глобальная конвергенция происходит на основе трансформации элементов социализма и капитализма уже после исчезновения последнего как системы — это интересный парадокс. Капитализм, используя мощную социальную конструкцию социалистического общества (которая возникла на базе глобальной тенденции к социализации общественно-экономической жизни), направленную на обеспечение достойной жизни человека, предпринял в послевоенные десятилетия крупнейшие мероприятия, чтобы превзойти социализм по уровню жизни населения.
Средний класс. Интеллигенция СССР — врачи, учителя, профессора, директора предприятий, высококвалифицированные рабочие, государственные служащие, офицерский корпус — это был реальный «средний класс», аналогичный для развитых стран. В нем отсутствовала лишь одна важная страта — представители мелкого предпринимательства. Эта социальная группа («средний класс») являлась в СССР наиболее стабильной базой общества на протяжении десятилетий. И лишь в условиях политики перестройки этот «средний класс», являющийся самым преданным сторонником Горбачева, оказался ущемленным — началось ухудшение его материального положения. Нехватка продовольствия, товаров первой необходимости, и даже спички и мыло в магазинах — все вдруг становилось дефицитом; в ряде регионов вводились системы «карточек» — реликт Гражданской и Отечественной войн. Видимых причин для объяснения этих крайне непривлекательных явлений не было. И в то же время причина была банальной — бесконечные речи, выступления и дискуссии на верхних этажах власти и управления не вели к крупным, прорывным решениям в области политики. Воцарилась обстановка безответственности — производители (директора предприятий) уже не боялись нарушать производственную дисциплину, срывали плановые задания по поставкам, занимались больше «кооперативами» и т. д.