От корня, стволом – в поднебесье
Хвостом просиявшей кометы,
Зачем ты пришла, друидесса,
Сквозь нежные пальцы рассвета?
Я чувствую линию пьесы,
Разыгранной в снах светотени.
Нам вместе скользить, друидесса,
По ранящим граням мгновений!
Мне видится: местью древесной,
И властью, и страстью греховной
Любимого мной друидесса
Ведет на костер свой дубовый.
Кто я ему? Мать иль невеста?
Не помню… Но властны законы,
Диктуемые друидессой
В тяжелой дубовой короне.
Как вопль мой поджег поднебесье?!
В безумстве деревья пятятся…
И дуб твой, и ты, друидесса,
Погублены мной, поджигательницей.
С земною тщетою повенчана,
В презренье любовь уронившая,
Спесивая, смертная женщина,
Богиней себя возомнившая…
– Еще… еще, пожалуйста, – благоговейно попросил рыжий рыцарь.
– Нэд, у нас дела! Нет слов, стихи замечательные, но, ради бога, поймите и нас… Пока мы тут наслаждаемся поэтическими откровениями на тему легендарных друидов, Валерка, может быть, отчаянно нуждается в нашей помощи.
– Простите, леди Илона, вы, как всегда, правы.
– Мама, а конкретно про черный чугун у тебя где?
– Сейчас найду. – Ирина Юрьевна опять начала копаться в папке.
Пользуясь заминкой, леди Щербатова потащила Нэда в сторону, к разбитому окну:
– Слушай, если мы хотим вытащить Люстрицкого, то надо поторапливаться. У меня уже был целый вечер страстной и очень оригинальной поэзии…
– Как вы можете сравнивать?!
– Я и не сравниваю, дураку ясно, что те парни из «Обновленного Мира» больны надолго и лечению не подлежат. Но слушать стихи об этом вот медальончике совершенно бессмысленно, у нас и так мало времени.
– Но… чего же вы хотите, благородная предсказательница и так старается вовсю.
– Чего хочу?! – Илона сунула медальон под нос рыжему рыцарю. – Да ничего такого, просто безумно желаю, чтобы мы с тобой как можно быстрее вернулись в тот задрипанный городишко, куда…
Когда Ирина Юрьевна нашла нужный лист и оглянулась, в кухне было на двух человек меньше. Даша, вытаращив глаза, бесцельно водила руками в воздухе над тем местом, где только что стояли средневековый рыцарь и девушка в белых джинсах. Она даже выглянула в окно, но никаких следов Илоны и Нэда не обнаружила.
– Вот так, значит… – медленно, со значением произнесла практикующий астролог. – Смотри, дочь моя, это и было перемещение в пространстве. Они отлично справились сами, без моих стихов.
– Не огорчайся, мам, – кое-как выдавила дочка, – главное, что твои стихи им понравились. Я же всегда говорила, что ты у меня – поэт!
Раздалась трель дверного звонка. Настороженно переглянувшись, дамы сначала вооружились уже проверенным кухонным инвентарем и лишь потом подошли к дверям:
– Кто там?
– Это я, отпирайте.
– Папа с работы вернулся, – кивнули обе.
Муж Ирины Юрьевны с двумя сумками шагнул в прихожую:
– Всем привет. А чего это вы так?
– Как?
– Ну, с половниками… Деретесь, что ли? Не надо. Жить нужно мирно и человеколюбиво. Да, кстати, Дашка, ты не в курсе, чей там конь пасется у подъезда? Черный, как рояль, упряжь вся в металлических нашлепках, как у рокера, а при седле – треугольный щит с крестом.
– Боже! – вскрикнула Ирина Юрьевна. – Они забыли здесь своего коня.
* * *
Когда карлик наконец закончил свою сбивчивую и неровную исповедь, голубые очи Валеры Люстрицкого были полны искренними слезами сострадания. У парня тоже хватало по жизни проблем, поэтому он, как никто, понимал горе этого маленького человечка. Зависеть от самодурства венценосных особ, всегда быть крайним и виноватым, расплачиваться за каждую оплошность, подставляя под плеть собственную спину… и ради чего?!
– Вы меня тронули, – с комком в горле прошептал Валера. – Я готов… готов взяться за ваше дело. Мы подадим на них в суд за нарушение трудового законодательства, нанесение телесных повреждений, оскорбление личности и грубое попрание всех человеческих прав! Кто у вас тут осуществляет функции верховного суда?
– Королева, – сумрачно буркнул Щур. – Иногда, конечно, и ее сын, но сам суд здесь короткий: не понравился господам – клади голову на плаху.
– А… а куда же смотрит король?!
– Он давно умер, и… между нами говоря, хвала Небесам! В его правление придворных магов казнили едва ли не каждый год. Их величество более милостива: за пятнадцать лет я только третий…
– Это… бесчеловечно! – приподнялся Валера, просто не находя слов от праведного негодования. – Что же у вас тут творится?! Шагу нельзя ступить, какое-то дикое средневековье на дворе. Произвол! Диктатура! Тирания!
– Не ори так, – со вздохом попросил карлик. – Что ты хочешь – тирания и есть. Забыл, в каком веке живем?
– Знаете, я по натуре человек очень мягкий и добросердечный, но после ваших рассказов… Мы должны, мы просто обязаны объединить все прогрессивные силы и устроить у вас… революцию!
Дворцовый маг невольно залюбовался разгоряченным молодым юристом и впервые подумал, что Нэд Гамильтон все-таки сумел отыскать в том безумном мире Могучего Воина.
* * *
– Что вы наделали?!
– Я? По-твоему, это я во всем виновата?!
– Мы забыли взять моего коня!
– Не мы, а ты! Ты его забыл!
– Не кричите на меня, леди! Я всего лишь спросил, тихо и ровно, не повышая тона, а вы…
– Ору, как торговка на базаре, ты это хотел сказать?
Илона и Нэд шумно выясняли отношения, стоя на том самом перекрестке, где впервые столкнулись с Радой. Надо признать, что они все больше и больше попадали под влияние друг друга, и если леди Щербатова невольно училась у рыцаря аристократическим манерам, то сэр Гамильтон, наоборот, заразился умением лихо скандалить, раздувая из мухи слона. Они страстно ругались еще минут десять, пока до Илоны не начала доходить сама абсурдность ситуации. Надо отдать ей должное, она первой пошла на примирение и неожиданно для самой себя просто замолчала, склонив непокорную голову на грудь рыжего рыцаря. Нэд оторопел. Потом осторожно поднял руки, успокаивающе обнимая ее за плечи. Вот так, в обнимку, эти двое выдержали долгую примиряющую минуту молчания.
– Я был не прав, леди Илона.
– Ну что ты, Нэд, это я была не права.