Посвящается маме и Китти
* * *
Раньше я проживала свои дни овцой.
Каждый день пастухи собирали все отделение, чтобы вывести стадо на прогулку.
И сердито, как собаки, обычно лаяли на тех, кто отстал и не хотел выходить.
Иногда, подгоняемая ими, я подавала голос и тихо блеяла, бредя в общей толпе по коридорам,
Но никто не спрашивал меня, в чем дело…
Кто будет слушать, что там бубнят сумасшедшие!
Раньше я проживала свои дни овцой.
Собрав всех в одно стадо, нас гнали по дорожкам вокруг больницы,
Медленное стадо из непохожих друг на друга индивидов, которых никто не хотел различать.
Потому что мы превратились в стадо,
И всем стадом нам полагалось ходить на прогулку,
И всем стадом — возвращаться в дом.
Раньше я проживала свои дни овцой.
Пастухи подстригали мне отросшую гриву и ногти,
Чтобы я лучше сливалась со стадом.
И я брела в толпе аккуратно подстриженных ослов, медведей, белок и крокодилов.
И всматривалась в то, чего никто не хотел замечать.
Потому что я проживала свои дни овцой,
Между тем как все мое существо рвалось на охоту в саванну.
И я послушно шла, куда гнали меня пастухи, с выгона в хлев, из хлева на выгон,
Шла туда, где, по их мнению, полагалось находиться овце,
Я же знала, что это неправильно,
И знала, что все это — не навсегда.
Ибо Я проживала свои дни овцой.
Но все время была завтрашним львом.
Я пишу эту книгу по той причине, что в прошлом я была больна шизофренией. Звучит это так же невероятно, как если бы я написала, что «была в прошлом больна СПИДом» или «в прошлом была больна диабетом». Ведь «бывший шизофреник» — это нечто такое, во что просто трудно поверить. Эта роль нигде не предусмотрена. В случае с шизофренией люди согласны признать возможность ошибочного диагноза. Возможна шизофрения, протекающая без соответствующей симптоматики, подавляемой медикаментозным лечением, возможно также, чтобы больной шизофренией человек приспособился к своим симптомам или чтобы у него в настоящий момент наступил период временного улучшения. Все это вполне допустимые альтернативы, но ни одна из них не относится к моему случаю. У меня была шизофрения. Я знаю, каково это было. Я знаю, как выглядел для меня окружающий мир, как я его воспринимала, что я думала, как вела себя под влиянием болезни. У меня тоже бывали «временные улучшения». Я знаю, как я их воспринимала. И я знаю, как обстоит дело сейчас. Это совсем иное дело. Сейчас я здорова. И следует признать, что это тоже возможно.
Трудно сказать, как долго продолжалась моя болезнь, потому что постепенное сползание в нее заняло несколько лет, и чтобы выкарабкаться из нее, тоже потребовался не один год. Сначала я несколько лет страдала суицидальными мыслями и искаженным восприятием ощущений, прежде чем окружающие стали догадываться, что у меня начинается шизофрения. А потом здоровье, душевное равновесие и здравое понимание вернулись ко мне задолго до того, как система поверила в мое выздоровление. Болезнь и здоровье — это процессы, которые проходят разные стадии, их нельзя отнести к определенному моменту.
Мое заболевание началось лет в 14–15, а в 17 лет я была впервые госпитализирована. Затем в течение нескольких лет меня на разные периоды то госпитализировали, то снова выписывали на более или менее продолжительные сроки. Самый короткий период госпитализации составлял всего несколько дней или недель, проведенных в отделении строгого надзора, другие растягивались на несколько месяцев, а самые продолжительные составили год или два в открытых или закрытых отделениях, куда я ложилась добровольно или попадала по принудительному направлению. В целом я провела в лечебницах шесть или семь лет. В последний раз я была госпитализирована в двадцатишестилетнем возрасте, но тогда я уже была на верном пути к полному выздоровлению, хотя, возможно, кроме меня самой, никому из большинства окружающих это и не было еще очевидно.
Я отнюдь не считаю, будто моя история — это не только моя история. Она вовсе не обязательно справедлива для всех остальных. Однако это все же не та история, которая обычно преподносится всем, кому поставлен диагноз шизофрении, и потому мне показалось важным поделиться ею с другими. Когда я была больна, мне предлагали только одну историю. Мне говорили, что я больна, что эта болезнь — врожденная, что она останется при мне на всю жизнь, и поэтому единственное, что я могу сделать — это научиться с ней жить. Такая история мне не понравилась. Такая история не придавала мне ни мужества, ни сил, ни надежды, тогда как мне больше всего были нужны как раз мужество, сила и надежда. От этой истории мне лучше не становилось. К тому же в моем случае эта история не отражала действительности. Однако это была единственная история, которую мне предложили.
Выздоровев, я выучилась на психолога. Благодаря полученному образованию я поняла, что, даже если не говорить о моей частной истории, есть множество других историй, которые можно предложить людям с диагнозом «шизофрения», и людям, которые живут и работают рядом с таким больными. Поэтому я прибавлю к этим историям немного своих. Эти истории не всем подойдут. Жизнь очень велика и сложна, для нее нельзя найти единого решения. Легко найти решение математического примера, действительность же не поддается расчету. Поэтому ни одна из моих историй не содержит единственной, великой, общезначимой истины. Но все истории — правдивы.
Начиналось все постепенно и тихо, почти незаметно. Как будто в ясный солнечный день медленно наползала туманная дымка. Сначала солнце заслоняет прозрачная пелена тумана, она понемногу сгущается, но солнце еще продолжает светить, и только когда солнце скрылось, в воздухе повеяло холодом, а птицы перестали петь, ты неожиданно замечаешь, что происходит вокруг. Но тут оказывается, что все окутано туманом, солнце исчезло, и все ориентиры на глазах исчезают из вида. Ты понимаешь, что уже не успеешь найти дорогу домой, потому что всюду стоит густой туман, в котором не видно ни зги. И тут тобой овладевает страх. Потому что ты не можешь понять, что произошло и почему так случилось, и как долго это продлится, но видишь, что ты осталась одна, что ты заблудилась и боишься, что уже никогда не найдешь дороги домой.
Я не знаю ни когда, ни как это началось, но помню, что страх появился у меня, когда я училась в средней школе. Страшного было еще не так уж и много, и страх был не слишком велик, но я уже почувствовала что-то неладное. Я всегда была тихой, воспитанной, старательной девочкой, ни с кем особенно не водилась, любила в одиночестве помечтать. У меня было несколько подружек. С одной девочкой, моей лучшей подругой, мы были очень близки, но большой компании у меня никогда не было. В младших классах дети меня невзлюбили и не принимали в свою компанию. Неприязнь классных товарищей не переходила в грубые выходки, она проявлялась тихо, в тех повседневных мелочах, которые незаметно убивают твою веру в себя: с тобой просто никто не дружит, никто не приглашает разделить общее веселье, тебя всегда оставляют одну, словно так и надо.