Так текла шныровская жизнь. Время листало календарь. Поначалу Рина ждала, что новички вот-вот разбегутся. Одни – вроде Сашки, Макара, Дани и Лены – прижились довольно быстро. С другими оказалось сложнее. Они ворчали, ныли, поливали все грязью, но почему-то в итоге так никто ШНыр и не бросил. Даже Фреда, каждый вечер говорившая, что завтра ее ноги тут не будет, утром почему-то решала осчастливить всех своим присутствием еще на денек.
В тот день по расписанию стояла беседа Кузепыча «Городское выживание, или Как протянуть месяц в незнакомом городе, имея два кило гречки и одеяло». Слово «беседа» придумала чуткая к словам Калерия, поскольку понятие «лекция» для Кузепыча не подходило. Заранее тоскуя, младшие шныры собрались в аудитории.
Рина положила щеку на тетрадь, приготовившись дремать. Для нее, привыкшей к диким школьным нагрузкам, здешние занятия казались натуральным издевательством. Нередко лекции срывались, на замену присылали кого-нибудь из старших шныров или даже вовсе не шныров.
Например, кухонную Надю, которая просила называть ее Надин. У нее была кошмарная преподавательская привычка задавать очевидные вопросы. Недаром она попала в ШНыр позже остальных – с третьего курса педагогического колледжа, где училась по специальности «учитель младших классов».
Надин приходила и с необычайной важностью вывешивала на доске плакат, изображавший пега с содранной кожей.
– Перед нами на анатомической схеме… кто?.. пегас! Правильно, Фреда! А это у него что?.. маховые перья!.. А теперь давайте вместе подумаем, почему на схеме они выделены красным… ведь, на самом деле, они какие?.. Правильно, Кирилл! Не красные!
Лена застонала.
– Надь! – взмолилась она. – Кончай, а? Ну чего ты все время спрашиваешь?
– Зачем спрашиваю? Чтобы стимулировать в вас… что?.. самостоятельную мысль!
Прочитав лекцию про какие-нибудь мышцы крупа, Надя начинала сворачивать плакат, обклеенный для сохранности пленкой. Алиса затыкала уши. Она утверждала, что у нее аллергия на шуршащие звуки.
Коварный Кирюша произвольно раскидал по странице словосочетания «грустный пень», «ясный пень», «минут через час», «нуль-ноль», «яка-тыка-неон!» и, довольный, приготовился вписывать между пнями все прочие ценные мысли «беседчика» Кузепыча. Дверь открылась, и Кирюша выронил ручку. В аудиторию вошла Кавалерия. Неторопливо сняла пиджак, оставшись в белой блузке. Затем, о чем-то вспомнив, извлекла из глухой стены тетрадь, ручку и бутылку с минералкой.
– Кузепыч поехал в ветаптеку. Найти траву на двушке мне не удалось, и мы решили сдаться традиционной медицине. Таким образом, сегодня ваш Кузепыч я. У вас есть один час и двадцать минут, чтобы узнать у меня то, что ваша вялость и отсутствие любопытства помешали узнать вам самим.
– Очень рад вас видеть, Кавалерия Валерьевна! – подал голос Кирилл.
Она холодно посмотрела на него сквозь очки.
– Почему очень? И почему рад?
– Ну как… – замялся Кирилл. Он жалел, что открыл рот.
– Пока обоснования чувствам нет, радость не принимается! – отрезала Кавалерия. – Жду вопросов по существу!
Фреда куснула карандаш.
– Вопросы так вопросы. Двушка – это…? – мгновенно потребовала она определения.
– Есть наш мир. Есть болото – уничтоживший себя мертвый мир. И есть двушка – здоровый неизменный мир, свободный от смерти, вечный. Глубже всех миров – свет. Огромное любящее солнце, но не звезда, не материальное тело, а нечто гораздо большее. Оно поддерживает нашу жизнь, согревает нас, но видеть его мы не можем. В лучшие наши минуты оно только брезжит, прорывается, и то гадательно. В солнце мы нырнуть не можем.
– Оно за второй грядой? – спросила Рина.
– Этого я не знаю, – ответила Кавалерия. – Сомневаюсь, что оно имеет пространственную локализацию. Гора за второй грядой – наш предел его осмысления.
– А все эти эльбы? Они где? – спросила Лена.
– Эльбы обитают между нашим миром и двушкой. Они завидуют, что двушка для них закрыта, и вредят ныряльщикам. Отнятые у нас закладки – единственный для них шанс получить что-то с двушки. Их цель – капля за каплей просочиться в наш мир и стереть границу между мирами.
Кавалерия посмотрела в окно. Солнце лежало в открытой форточке. Глядя на него, Кавалерия произнесла крамольную мысль, неожиданную для строгого директора серьезного учреждения.
– Ведьмарем быть, по большому счету, интереснее. У шныров есть только пеги и нырки. Тяжелая ежедневная работа. Все же остальное очень долго только угадывается.
Фреда издала горловой звук.
– Хочу на двушку! – сказала она тоном человека, который делает двушке одолжение.
– Ты и в седле-то едва держишься… Рано, безнадежно рано. Никто из вас не готов.
– К болоту? – спросила Рина.
– Рядом с двушкой болото просто пробка, преграждающая выход в океан. Проблема в нас. Мы не готовы к двушке и к ее дарам.
Алиса недоверчиво шмыгнула носом. Лично она считала, что готова ко всему.
– Двушка отдает себя целиком, без остатка, и мы должны отдать себя двушке без остатка. А чем мы готовы пожертвовать? А раз мало можем отдать, мало можем и взять, – печально сказала Кавалерия.
* * *
В коридоре кто-то запыхтел. В класс просунулось толстое лицо Рузи. Голос его звучал хотя и вяло, но без замедления, что для всякого, знавшего Рузю, было признаком крайнего волнения.
– Простите, но это срочно! Там с пчелами чего-то непонятное творится!
Калерия сорвалась с места и, вскочив с ногами на стул, шагнула на подоконник. Зрелище выбегающего из окна преподавателя так потрясло Фреду, что она долго искала, как выразить свое отношение. Ничего не обнаружила и произнесла: «Ну я, в общем, иного и не ожидала!» Сказав это, тоже вылезла в окно.
За Кавалерией неслись Рина, Сашка, Макар. Даня ухитрился не только не наступить на стул, но, перекинув ногу, с места перешагнуть подоконник. За Макаром неуклюже вылезла Алиса. На залитой солнцем поляне, по которой скользили гибкие березовые тени, на Алису нашла рассеянность. Она перепутала голубя с мячом и протянула неловкие руки, пытаясь его поймать. Поняв ошибку, улыбнулась впервые за последний год, и короткая яркая радость затопила ее.
Обогнавший всех Сашка увидел у сосны плотное кольцо шныров. С наружной части кольца стоял Гоша и с видом бывалого экскурсовода пояснял каждому: «Они маманю свою убили!» Потом подбегал еще кто-то, и Гоша, слегка меняя порядок слов, повторял: «Маманю свою убили!»
Обогнув сосну с противоположной стороны, Сашка обнаружил, что стенки улья и его крыша покрыты густым ковром пчел. В центре живого ковра лежала крупная пчелиная матка, которую другие пчелы, переворачивая, куда-то волокли.