– А ты не знаешь? Миражисты, они… м-м-м… ну как объяснить? Вот ты живешь, разговариваешь, ходишь по улицам. Все внешне обычно. Вроде договариваешься с девчонкой из параллельной группы, чтобы не писать бомбы по экономике, а тебе кажется, что ты ухаживаешь за французской принцессой. Или тащишь из магазина картошку – и думаешь, что это мешок с пиастрами. Или дерешься с парнем, подперев шваброй дверь раздевалки, а на самом деле – это крейсер «Варяг» дает последний бой. Короче, вместо своей жизни проживаешь другую. Более-менее параллельную. А то и десять жизней. Уловила?
Рина вспомнила о своем маркизе Дю Граце и пожалела, что не узнала Игоря раньше.
– А миражист – это нормально? – осторожно спросила она.
– Не знаю. Но он им был, – ответила Окса.
Автобус «Ритуал» доставил их в Копытово. Здесь развернулся и уехал, подпрыгивая на колдобинах плохой дороги. До ШНыра добирались пешком. Местные смотрели на них с недоумением, принимая, как видно, за дачников.
В ШНыре все еще немного посидели в столовой. Рина ожидала от Кавалерии или Кузепыча речи о том, какой замечательный был Игорь, как плохо лишаться товарища и как они теперь должны мстить за него ведьмарям, но речей никто не произносил. Вскоре все разошлись по комнатам.
Поднялась в комнату и Наста. Ее соседки быстро улеглись спать, Насте же было одиноко, тоскливо. Она попыталась тайком закурить, но на нее стали кричать. Прогнали в коридор. Наста пошла на лестницу, села в углу на корточки и стала выдыхать дым между коленей.
Насту кусало ее прошлое. Отчего-то вспомнилась ее школьная подруга. Как они поссорились, и та стала орать и требовать деньги за все годы дружбы: за кафе, за помощь на контрольных, за потерянное время, за подарки ко дню рождения. Наста швырнула в нее кошельком. Подруга схватила открывшийся кошелек, тщательно считала, сбивалась, снова считала, ссыпала мелочь в карман, расправляла мятые десятки. Губы у нее прыгали, она снова орала и плакала. Деньги были ей совсем не нужны.
Наста все курила. Потом корыстная подруга ушла куда-то со своей денежно-вещевой дружбой, а ее место занял красавец Евгений. Он улыбался и протягивал к ней руки.
Мысли о Евгении причиняли боль и усиливали тревогу. Наста вытеснила их другими, более свежими. Перед глазами у нее возникло, как ведьмарь обшаривал Игорю карманы, как деловитым движением ножа перерезав шнурки, сдернул с руки нерпь. Почему Игорь проходил болото так медленно? Какую закладку забрали ведьмари?
Докурив, Наста затолкала окурок в щель между подоконником и стеной, протолкнула его мизинцем и отправилась в пегасню. Ей нравилось слушать, как пеги фыркают в темноте и толкают мордами разболтанные двери денников.
Она еще не вышла из ШНыра, когда внезапно кто-то позвонил по телефону. Номер был ей неизвестен.
– Алло! – сказала он нервно. – Алло! Кто это?
Никто не ответил. Наста отключилась. Через минуту позвонили снова. С того же номера. На секунду мелькнула мысль, что это Игорь с того света.
– Да! Кто это?
И снова не отвечали. Она слышала шум, звяканье посуды, смех, людские голоса и догадалась, что кто-то не поставил телефон на блок и теперь аппарат вызывает ее сам, от случайных прикосновений к кнопкам. На этот раз Наста не стала нажимать отбой. Просто села на холодную ступеньку и слушала чужую жизнь, не имеющую к ней никакого отношения.
Чем отличается солдат первого месяца войны от солдата пятого года войны? В первый месяц солдат бравый, сытый, одетый с иголочки. Поет патриотические песни, обвешивается пулеметными лентами и рвется вцепиться в горло врагу. На пятый год войны солдат исхудавший, завшивленный, хронически простуженный. На оружие смотрит устало, патриотических песен не поет. Но вот врагу от него лучше держаться подальше.
Из дневника невернувшегося шныра
У Рины была привычка выставлять будильник в телефоне на полную громкость, а потом его не слышать. И вот теперь, в два часа ночи, Сашка стоял у комнаты девчонок и слушал, как там внутри, за дверью, закипает истерика. Вначале истерика была только у будильника, спустя минуту у Фреды и Алисы и, наконец, даже у непрошибаемо спокойной Лены.
Закончилось все тем, что полусонную Рину, наскоро одев, вытолкнули в коридор и вслед запустили злосчастный мобильник.
– Напомни мне, чтобы я их отравила. В тетеньках мало доброты! – пожаловалась Рина и пошла по коридору.
Сашка догнал ее у окна.
– Ты в курсе, что у тебя на ноге нож? – поинтересовался он.
Рина остановилась и любознательно посмотрела на задравшиеся джинсы.
– Правда, что ли? Надо же! Нож!
– С ним же неудобно!
– Неудобно без него!
– Зачем он тебе?
– Людев в метре тыкать… – зевнула Рина.
Скоро ножу нашлось и иное применение. Окно не открывалось. Рина просунула лезвие в зазор и потянула ручку на себя. Древесина хлюпнула.
– Наверное, закрашено, – предположила Рина.
– Верхний шпингалет открыть забыли. Кузепыч нас убьет! – сказал Сашка.
Рина усмехнулась. Сегодня их за многое можно будет убить. Спрыгнув на шуршащие листья, по ночному парку они прокрались к пегасне.
– По-моему, идиотизм, что новичкам так долго запрещают полеты! Разогнал, порысил, галопнул, морду задрал, шенкель дал, и пег в воздухе, – горячо произнесла Рина и, спохватившись, добавила: – Как Яра вчера поднимала на крыло Эриха, не забыл?
Сашка небрежно кивнул. О том, что верхом он ездил всего раза четыре, причем на одрах, вроде Бинта или Фикуса, он предпочитал не распространяться. На начальной стадии любовь требует иллюзий. Она их трескает с супом и запивает мечтами.
– Мы на десять минут! – весело сказала Рина. – Поднимемся, сделаем пару кругов и назад! С территории ШНыра вылетать не будем. И подниматься высоко тоже. Ты ничем не рискуешь.
– Парашют в студию! – ворчливо сказал Сашка.
Рина пропустила его слова мимо ушей. Когда девушка ораторствует, слуховые центры у нее обычно блокируются. Безвылазно проторчав у пегов все лето, она поднабралась кое-какого опыта. За исключением опасного для новичков Арапа и грозной легенды пегасни – Зверя, Рина перебывала в седле у всех пегов ШНыра. Конечно, до старших шныров ей было далеко, но с некоторыми из средних она была почти на равных. Или ей самой так казалось.
И потому было дико обидно, что средних шныров пускают на пролетки и нырять, а ей даже на метр не позволено отделяться от земли. Поработал лошадь – бери тачку, вилы и вперед. Регулярный физический труд – лучший друг шныра.
Ворота пегасни были приоткрыты. Горели две лампы – одна дежурная, тусклая, а другая в деннике у Азы. Рина заглянула в денник. Ул спал в углу на одеяле, укрытый шныровской курткой. Рядом валялся измочаленный соломенный жгут. Видно, Ул тер бока и ноги кобылы, пока окончательно не выбился из сил.