Оборачиваясь назад на свою жизнь и отмечая, как некоторые события и встречи, казавшиеся в то время случайными, становятся ключевыми структурирующими компонентами жизни, которая, казалось бы, не имела никакого особого замысла и на протяжении которой развивался характер, человек с трудом признает, что всю его жизнь можно сравнить с хорошо продуманной новеллой. Только вот остается загадкой, кто же все-таки является, автором этого произведения...
Джозеф Кэмбелл, «Внутренние просторы космоса: метафора как миф и как религия», NewYork, Harper& Row, 1986, с. 110.
Изначально, драма воспринималась как игра, которая тем не менее являла собой веление неумолимой судьбы. Она никогда не была чем-то отвлеченным, по призвана была служить проводником души в мире, живущем согласно железным законам бессмертной драматургии, которые требуют повиновения как от забав судьбы, от живущих в нас и вокруг нас мифов, от сказок, так и от грез о посвящении.
Ганс-Ульрих Рикер, «Медитация»,Zurich, Raseher, 1952, с. 102.
Форма проявляется не только в пространстве; ее живое биологическое поле также проявляется и во временном измерении. Архетипная форма, энтелехия розы или лилии, например, являет себя не только в виде преходящего пространственного проявления, то есть цветения, но и во временной циклической последовательности семени, стебля, листьев, цветения, фруктов и снова семени. Личность человека раскрывается через детство, взросление, зрелый и пожилой возраст. Изменения и драма представляют собой переживаемые и ощутимые качества временного измерения. Изменение, воспринимаемое эмоционально, по рождает драму. Неизменность в таком случае эквивалентна бесконечности.
Драма может быть определена как любое событие или опыт, который значительно потряс наше эмоциональное состояние и привел к изменению чувств и поведения, и зачастую, но не обязательно — к катарсису. Такое переживание драмы опирается на воздействие значения, проистекающего из того вызова, который присущ напряжениям и противостояниям. Последние, в свою очередь, порождают трудности, угрозы, конфликты и кризисы, требующие завершения или удовлетворения энтелехиальных гештальт-паттернов через разрешение и совместную работу противоположных элементов. Таким образом, каждая драма «сконцентрирована на чем-то», передает некое сообщение или значение, которое является интерпретацией ее энтелехии. Она выносит на первый план неявный архетип, который стремится обрести форму и вплестись в полотно жизни. Драма пробуждает наши эмоции, она активирует ответную реакцию. Драма — это игра, и всякая игра драматична. Отсутствие драмы означает скуку, отупение, отсутствие жизненно важных интересов и, наконец, динамики жизни, как таковой.
Мы ощущаем как драматический любой паттерн порядка или значения, который затрагивает пас эмоционально. А поскольку чувства имеют тенденцию быть биполярными, мы также ощущаем как драматический любой паттерн, который представляет собой конфликт, напряженное состояние или нарушает статический баланс. Драма порождает вызов, сложную задачу восстановления баланса и дезинтеграции риска.
Наша тенденция и способность к организации событий в динамические паттерны (включая такие отношения, как причина и следствие, формальные и телеологические отношения, цель и намерение) опирается на опыт переживания драм. Это восприятие включает чувствительность к ритмически чередующимся периодам напряжения и расслабления, которые передают значение и сообщение и мобилизуют наши чувства. Каждая трогательная история или миф, исполненные значения или эмоционально окрашенные, активируют ощущение драмы, потому- что оно резонирует с драматической структурой нашей собственной жизни. Аналогичным образом каждый раз, когда мы одобряем какую-либо информацию и упорядочиваем се, преобразуя в паттерн действия, наше ощущение драмы активируется (следовательно, также любое теоретическое понимание динамики жизни). Даже психоаналитическая интерпретация чьих-то трудностей и безвыходных положений в рамках «детской обиды» — например, оставления, отказа, лишений, или восприятие болезни как «атаки», или результат вторжения инфекции — все это драматические события.
Основной элемент любой драматической деятельности — это представление паттерна гештальта, который еще не завершен и должен развернуться на фоне противостояния антагонистических элементов. Способ разрешения, «закрытия» или завершения развертывания этого неразвернутого паттерна не дастся. Для этого требуется совершить творческое открытие.
Все естественные проявления воспринимаются (и, как кажется, функционируют) в рамках поляризации. Напряжение между полярными противоположностями — важное проявление жизни, нашего осознания формы, паттерна, гештальта, образа. Без контрастов мы не можем воспринимать или судить. Каждый паттерн и образ функционирует в рамках интерактивных отношений между деталями, которые стремятся к автономности, а также к интегративному «закрытию» через их синтез в паттерн некой целостной сущности более высокого порядка. Множество цветных точек картины, например, или различные действия в игре подчинены некой «идее» целого, и только в рамках этой идеи они имеют свое место и значение. Все формы человеческой жизни опираются на неустойчивый в целом баланс между частью и консолидирующим паттерном, который, в свою очередь, является частью другого паттерна, тот следующего и так далее.
Каждый индивидуальный организм поэтому должен иметь зоны «базовых дефектов». Каждая психологическая структура должна иметь комплексы, которые служат зонами бесконечного конфликта или трудностей, функционирующие, дабы привнести в жизнь драму и дискомфорт и подтолкнуть нас к поиску творческих решений.
Даже процесс рождения, первый шаг на пути инкарнации задач нашей жизни, имеет свою собственную, исполненную конфликта и драматизма структуру. Рождение часто ассоциируется с битвой и жестокостью и часто сливается в угрозу или ощущение умирания, содержит «воспоминания» о прошлых жизнях и смертях (Станислав Гроф, «Области бессознательного», NewYork, Viking, 1975, с. 123). Неудивительно, что то, как был воспринят процесс рождения, воспоминания о чем можно восстановить в ку рсе терапевтической регрессии, имеет фундаментальную важность для того, каким образом воспринимается каждое новое событие и жизнь в целом. Трудное рождение может спровоцировать ощущение необходимости борьбы с постоянно одолевающими сложностями на протяжении всей жизни. Искусственно вызванные роды воспринимаются как выталкивание индивида против его воли из безопасной среды, что может привести к комплексу «нежеланного ребенка». Я помню одного человека, которому всегда тяжело было принимать решения. В ходе лечения выяснилось, что его нерешительность является отголоском очень длительных родов вследствие тазового предлежания плода.
Как показал Станислав Гроф (в цитируемом произведении, с. 123), каждый этап биологического рождения играет особую психологическую роль в общей драме процесса рождения. Исходное, «безмятежное» утробное существование, предположительно, даст ощущения космического единства, поскольку даже во чреве негативные чувства матери или противоречивые элементы окружающего мира ощущаются ребенком. Первый клинический этан начала родов параллелен чувству некоего поглощения, попадания в ловушку, из которой нет выхода, или даже в ад. Прохождение по родовому каналу на втором этапе родов имеет свою психологическую аналогию в виде битвы смерти/ воскресения, в ощущениях опасного или бесконечного конфликта, пожара, агрессии, разрушения, смерти, но также и сексуального экстаза, слитых воедино. Завершение процесса рождения ощущается как победа, исцеление и восстановление, освобождение и воскресение.