Я ждал, положив руку на ручку открывания дверцы. Темный силуэт ковырялся с замком первой машины, открыл ее быстро и забрался внутрь. И только после этого я тихо открыл свою дверцу и сразу присел, чтобы стать невидимым и неслышимым.
Уж что-что, а подкрадываться-то незаметно я умею профессионально. Даром, что ли, на полигонах в течение многих лет сбивал локти и колени до крови, ползая по камням и кустам, и зарабатывал судороги в двуглавой мышце бедра от долгого передвижения «гусиным шагом». Я подкрался и готов был к атаке на человека, обыскивающего машину, когда вдруг заскрипела дверь и из барака вышел лейтенант Зайцев. Не знаю, увидел ли Миша что-то подозрительное в темноте, однако шел он прямо к той самой обыскиваемой машине. Но шел неторопливо, думая, вероятно, что в машине я. Но у высокого человека, проводящего обыск, не выдержали нервы, он выскочил и вскинул две руки, прицеливаясь из пистолета. Медвежий Заяц не зря с отличием выдержал экзамен спецшколы – среагировал сразу и оказался по другую сторону машины. Выстрел все же раздался, но пуля ударила в стену. Я ждать не стал – противник был в пределах нормальной досягаемости – и ударил в прыжке со всей силы. Кулак опустился точно на затылок, который мне с моим ростом и видно-то было плохо.
Когда меня высадили из машины у поста ГИБДД, я сразу стремительно нырнул в тень кустов, огораживающих двухэтажную будку, имеющую наверху три стеклянные обзорные стены. Наверху, как я увидел еще при подъезде к месту, два человека сидело. Но я проскочил у самой стены незаметным ни для них, ни для тех, кто на дороге дежурил. Распахнутая дверца «Волги» прикрывала меня в дополнение. Да и в полосу света из верхних окон я не попадал. Машина была поставлена идеально правильно.
Дальше вдоль дороги шли достаточно густые кусты боярышника, прикрывающие меня от любого взгляда со стороны дороги. Заметить меня можно было бы разве что в свете фар, но здесь дорога шла прямо, и фары проходящих машин, естественно, светили так же. И разворачиваться под носом у ментов через двойную сплошную линию никто, надо полагать, не надумает, если не имеет желания добровольно сдать права, а про таких людей мне слышать пока не доводилось. Потому я быстро передвигался и почти не прятался. Просто шел к своей цели, и все.
Дальше, в двухстах метрах от поста, уже начались заборы каких-то производственных дворов или баз. Здесь неприятности могли бы возникнуть из-за собак, потому что в каждом таком дворе имелись свои собаки, и они в ночное время неприветливо относились к проходящему мимо чужаку. Но все ворота были закрыты, а перебираться через забор у меня ни желания, ни необходимости не было. И потому на собак я внимания обращал мало, позволяя им будить сторожей, к их вероятному неудовольствию. Так и добрался до поворота дороги, ведущей к коллективным садам, но опять же дорога была прямая, и при этом неровная, с многочисленными подъемами и спусками, и из какой-то ложбинки вполне могла появиться машина и осветить меня. И потому я пошел не по дороге, а рядом, за обочиной, а в трехстах метрах от будки дежурных казаков, едва уловив по ветру запах сивушного самогона, наполнивший округу, свернул в сторону. Этот путь был изучен не мной, но специально для меня, и подготовлен для работы.
Ненатоптанная тропинка вывела меня к забору из сетки-рабицы, натянутой на металлические трубы. Высота забора чуть больше двух метров. Перебираться через него неудобно, потому что сетка-рабица слаба в отношении жесткости. Однако ее вполне можно растянуть и отогнуть снизу. В густой и высокой траве незаметен лаз, для меня подготовленный согласно плану предварительных оперативных мероприятий. Удобно работать, когда каждый твой шаг заранее просчитан и определен и другие люди убрали все камни с пути, чтобы ты не споткнулся. Но это привычное для нас удобство создается тщанием и старанием многих тех, кто готовит операцию, сам оставаясь вне ее, и вне похвал и наград, если таковые бывают...
Я быстро преодолел лаз и сейчас уже не испытывал желания бежать бегом. Изот обещал договориться с Хомой относительно моего проживания в дачном домике и, возможно, сейчас уже позвонил. Я Изоту не возразил. Пусть договаривается, хотя я сам с Хомой уже договорился об этом же еще до выезда с места. И даже получил в руки ключ и разрешение пользоваться подушкой и одеялом, спрятанными внутри дивана. Единственное условие, поставленное хозяином, образцовый порядок в месте временного проживания. Для меня это было естественным положением вещей, поскольку даже дома я к порядку и чистоте относился трепетно, и потому на такое условие ничего возразить не мог. И сейчас, добравшись до домика в темноте, открыл дверь ключом и вошел, оставив обувь у двери. Свет я зажег только на короткое мгновение, чтобы сориентироваться в непривычной пока обстановке. Но сориентировался быстро и не думаю, что привлек светом чье-то внимание, поскольку от будки дежурных казачков домик Хомы виден не был. А самим казачкам, занятым изготовлением самогона в промышленных, надо полагать, масштабах, не до того, чтобы совершать обходы охраняемой территории.
Так же в темноте я устроил себе постель и улегся отдыхать, чувствуя уже, что отдых мне необходим. Перед тем как заснуть, попытался проанализировать ситуацию с пресловутым ментовским кошельком, но ни до чего умного не додумался. Это естественно, поскольку, не имея кошелька в руках, и невозможно было бы сделать какой-то конкретный вывод. Да, скорее всего, и имея в руках этот кошелек, получить озарение тоже удастся едва ли. С этими мыслями я заснул, как и следует засыпать в подобной ситуации, настороженно и готовый проснуться сразу по первому же подозрительному поводу.
* * *
Повод пришел, судя по всему, уже глубокой ночью. Не глядя на часы, я понял, что ночь за окнами глубокая и утро скоро должно заявить о своем приближении наглядно. Но взгляд в окно как раз и заставил меня понять, что пришел именно повод проснуться, потому что из-за стекла кто-то пытался посмотреть внутрь дома. Хорошо еще, что не хватило сообразительности сквозь стекло фонариком посветить, иначе луч фонарика как раз бы мне в глаза угодил.
Рассмотреть лицо в темноте я не сумел – темно, да и скрылось оно достаточно быстро. О том, что садовые домики частенько грабят, я слышал многократно. И происходит это на всей территории России. По причине времени года больше в саду грабить было нечего. И, напросившись на право ночевать здесь, я тем самым как бы взял на себя и некоторую долю ответственности охранника. У меня не возникло мысли, что кто-то ищет здесь персонально меня. То есть мысль возникла, но я сразу отбросил ее как малореальную. Такое было возможно только в случае, если бы Изот сдал меня ментам. А ему сдавать меня теперь просто опасно, поскольку я мог бы заявить, что именно Изот организовал нападение на остановивший меня ментовский патруль. О том, чтобы сдал меня Хома, и речи быть не могло. Не тот Хома человек. Да и менты повели бы себя более умно, зная, что я в доме. По крайней мере, не стали бы в окна заглядывать.
Заглядывать могут только грабители, решил я. И решил сам выглянуть, оставаясь невидимым. И бесшумно сдвинулся к окну, пристроившись у стены так, чтобы самому оставаться в самом темном месте. Грабителей оказалось неприлично много – пятеро, хотя для пятерых в таких домиках и добычи не наберется. И почему-то они не слишком торопились, обсуждая что-то. Присмотревшись внимательнее, я увидел, несмотря на ночное время, что среди них человек в казачьей форме, видимо, один из охранников. Это мне уже совсем не понравилось, и я быстро сместился к противоположному окну, чтобы проверить обстановку там – не обложили ли меня? Нет. Со стороны сада никого не было. Я беззвучно, придерживая его одной рукой, второй открыл шпингалет рамы и распахнул окно. Быстрый взгляд по сторонам подтвердил полную безопасность. Только после этого я вернулся к двери, надел кроссовки и, снова проскочив к окну, выпрыгнул, но не на дорожку, покрытую шуршащим гравием, а в клумбу с подрастающими цветами, чтобы не издать звука при приземлении.